– Мое почтение, Джорней. Привет, Пиявыч, – с этими словами темноволосый фамильярно хлопнул всемогущего правителя Желтка по плечу.

И он имел полное право так делать. А также пользоваться столь непочтительным прозвищем. Именно он, ярл Браги, был когда–то боевым командиром нелепого новичка, бывшего дворцового архивариуса со смешным именем, и сделал из него человека, перед которым теперь трепетала целая локация. Пий Контур стиснул жилистую ладонь брюнета, а Иерарх сдержанно поприветствовал ярла коротким кивком.

– Я не нарушил ничего романтического? – ехидно вопросил Браги, разваливаясь на шатком стуле. – Если что, могу потусоваться на улице, пока вы закончите.

– Нет–нет, я уже отчаливаю, – Контур протестующе вскинул руки и поднялся со своего места. – К нам не думаешь наведаться, старый медведь? Вспомним былое, развеемся.

– Дома хлопот полон рот, – отмахнулся ярл. – Вырвался только из–за каши, что вы тут заварили. В полночь обратный поезд на Нижний.

– Я приеду на вокзал, проводить, – уже с порога отозвался регент Желтка. – Даже не возражай!

– Ладно, – согласился Браги. – Тогда до встречи, Пиявыч.

Когда шаги Контура затихли в глубине храма знаний, ярл демонстративно обвел взглядом помещение:

– Джорней, что за старческие заскоки? Отчего не кабак или не гостиничный номер?

– Мы и так проводим в кабаках изрядную часть своей жизни, – буркнул Иерарх, выставляя на стол бутылку коньяка с надетыми на нее пластиковыми стаканчиками. – А выпить и здесь можно.

– Нет, это–то понятно, – невозмутимо ответил Браги, извлекая из карманов куртки бутылку виски и пару апельсинов. – Только стремно как–то все же. У меня с детства заложена толика почтения к подобным зданиям.

– У каждого из людей должно быть в крови почтение к матушке–планете. И не толика, как ты выразился, а сто толик. Однако это не мешает человечеству пакостить родной Земле всю историю своего существования.

– Глубоко, – хмыкнул ярл и с хрустом содрал со стеклянного горла обертку. – Значит, надумал свалить в отставку? Отрекаешься от должности?

– Уходят личности, огромные, словно эпохи. Джоддок Израэль, Азмоэл… Теперь моя очередь. Надо освобождать дорогу молодым, решительным.

– А как быть с нелюдями, что почитают тебя божеством?

– Религия всегда служила государственному строю отличным подспорьем в управлении сознанием масс. Дополнительной социальной надстройкой, вкупе со сводом законов, – они сдвинули пластиковые стаканчики, опрокинули в себя содержимое, и ярл с чавканьем вгрызся в апельсин. – Уточняю, я говорю о религии. Не о ВЕРЕ. Именно религия заставляла людей терпеть неравенство, учила смирению, уповая на ту прекрасную жизнь, что будет после. И неважно описание или название. Будь это Эдем, Нирвана, Джаннат, Элизий – суть все равно одна. Терпи и будешь вознагражден. Но сначала почему–то всегда требовалось убивать. На заре становления все религии экспансивны. Им требуются новые души для паствы, поэтому апологеты поднимают неофитов в новые крестовые походы. Затем следует закрепление в массах, начинаются процессы окостеневания. Ничего не меняется. Религии приходят и уходят. ВЕРА остается. Так было, так будет. Пока человечество не исторгнет из себя новое учение, что поставит во главу угла не закрайние перспективы жизни после смерти, а наоборот, изберет высшей ценностью нынешнее земное существование. Тогда все изменится. Может быть.

– А ты не боишься, что новая религиозная концепция при таком раскладе может полностью остановить технический прогресс?

– А для чего он? Скажи мне, ярл! Зачем эта гусеница, ползущая то трупам первопроходцев? Куда она стремится? Ради кого или чего? Не знаешь? Вот и у меня нет ответа. Поэтому – настало время уйти. Пусть Контур разбирается. Парень достаточно мудр, чтобы не переборщить с «ключами» перехода.

– Для полноты картины добавлю, что когда винты религиозного пресса ослабевают, их тут же подменяют идеями национализма или теорией внешнего врага, – заметил ярл вновь разливая коньяк.

– Верно. Или посулами светлого будущего. Все средства хороши, чтобы заставить пеона терпеть и работать. Но теперь это уже не мои проблемы.

– Я смотрел отчеты. Потребуется еще немало усилий, чтобы окончательно приручить Подземелье. Чудо, что вы вообще договорились с Дилмороном.

– Любовь победила патриотизм. Симптоматично! Согласен?

– Угу. Размен получился достойный. Обе стороны сделали последовательные жертвы на шахматной доске и в результате взаимных компромиссов получили взаимную фигню, – с досадой резюмировал Браги. – Ладно, поглядим. Ты выполнил свои обязательства?

– Пришлось. Не портить же их замечательную сказку.

– Спасибо.

– А как там с моими условиями?

– Я привез весточку с севера. Ради тебя расконсервировали проход в Йотунхейм. Баркидец сопроводит до входа. Когда закончит дела в Овиуме. Но придется подождать. Он у нас натура увлекающаяся. Идет?

Иерарх вздохнул.

– Подожду, чего уж там. Поброжу пока по локации в каком– нибудь обличье. Троллем, к примеру.

– Вот и славно, что все так устроилось. Будем?

– Обязательно.

– А курить где?

– А курить, мой дорогой ярл, после. В процессе получения удовольствия не грех чего–то и претерпеть. Это лишь повышает ценность положительных эмоций от процедуры наслаждения.

– Вот завернул, – хмыкнул Браги и заглотил очередную порцию темно–коричневой жидкости.

Прошло уже пять декад, а я до сих пор жил в личных покоях короля. Дилморон отвел мне целый флигель, оконными проемами выходящий в Туманный Грот. Это даже не пещера, а внутренняя полость глубиной в тысячу локтей. Необозримая по ширине. У ее западной стены, на возвышенности, располагался королевский дворец, и все строения столицы лежали пред его ступенями.

Выпроводив очередного соотечественника, я сложил в кучу присланные дары. Связка копченых мышек, сладкие клубни бента и маленький мешочек с сапфировой пирамидкой внутри. У меня уже скопилось драгоценных камней – впору открывать ювелирную лавку. А они все несут и несут подношения тени Бривала. Сколько можно! Я давал советы, решал межплеменные распри и вновь отказывался прибыть лично, чтобы стать вождем очередного поселения. Все троглодитские племена жаждали видеть меня своим правителем. Это стало даже угнетать.

Со стороны придворцовой площади донесся нарастающий шум. Я прислушался. То вибрировало многоголосье толпы народной. Что случилось?! Неужто, революция?! Этого еще недоставало! Подлетев к окну, я отбросил в сторону низкий ламбрекен и остолбенел. Мое тело пробила дрожь, да настолько, что я вынужден был схватиться рукой за подоконник.

Всю эспланаду разрезали вдоль две шеренги личной гвардии Дилморона. Да, Клеганы нынче ходят в фаворитах. Именно они поставляют ко двору самых отъявленных головорезов в рекруты, из них формируют отборные отряды стражников. За строем вооруженных солдат волновалось живое море. А в брешь между линиями алебардщиков вползало целое стадо лоснящихся буйволов. Нет, не стадо! Это упряжь такая! Быков соединяли ремни постромок. А за ними… за ними, сияя надраенными боками и громыхая стальными колесами по плитам мостовой, тяжело въезжала знакомая бронзовая махина. Мое сердце бухнулось куда–то в недра организма. Я, не веря, потер глаза и вновь взглянул на площадь. Нет, это не припадок и не мираж. Тогда ноги сами сорвали меня с места и понесли вниз, по лестницам и коридорам дворца. Туда, где стиснутые канатами застыли пятьдесят до мышечного спазма знакомых тонн. Заяц! Это наш Заяц!!!

Кучки вельмож в изумлении ходили вокруг медного остова. Ковчег приковывал всеобщие взгляды. При моем появлении минотавры расступились. Я бросился к морде Зайца и погладил холодный металл.

– Ты не забыл меня, косоглазый? Это я, Гонзо!

В ответ раздался противный скрежещущий звук. Всех зрителей как ветром сдуло. Даже стража, сдерживающая толпу, немного подалась в стороны. Клаксон работает! Жива зверушка!

– А может, плюнем на все? Залезем внутрь и двинем обратно в Паялпан? – раздался сзади тихий голос короля.