Ну а что такое — у него действительно нет преемника. У него же не было подходящего наследника.

— Это репутационные риски, — продолжил приказчик. — Вы для них человек новый, не проверенный, про вас никто ничего не знает, никто не знает, что вы можете…

Это все я понимал прекрасно и сам. Репутация за ночь не строится — отцу вон какую коробку перстней пришлось набрать, чтобы все прониклись.

Внезапно сквозь открытое окно с улицы донесся отчаянный визг, словно там кого-то убивали. Я повернулся на крики, и ладонь сама полетела к лицу. Ну конечно, а я уж и забыл, что вместе с домом мне в наследство досталась и эта костлявая грабля.

Ep. 13. Новый хозяин (III)

Визги на улице становились все пронзительнее. Под окнами испуганно метались две женщины средних лет в серой рабочий одежде — видимо, временная прислуга, которую Уля нашла-таки за удвоенную плату. И вот обе пришли на собеседование, но не дошли. За ними по двору гонялась большая темная рука и придавливала своей костлявой ладонью, как кошка играясь с мышками, которые попали к ней в лапы. Отчаянно голося, женщины вырывались, а эта пакость их снова ловила и огромными пальцами заталкивала обратно под ладонь — не причиняя особого вреда, скорее хорошенько издеваясь.

Я распахнул створки окна пошире, и визги, казалось, стали громче на пару десятков децибел.

— Отпусти, — не менее громко приказал я.

Однако в ответ ничего: ни действий, ни эмоций. Харон, словно не услышав мой голос, продолжал сгребать несчастных работниц к себе под ладошку.

— Я сказал: отпусти!

Грабля замерла, будто прислушиваясь, а затем нагло продолжила.

— Слушай своего хозяина! — в этот раз я гаркнул как на дворового пса.

И снова никакой реакции — лишь костлявые пальцы начали давить еще усерднее, явно намереваясь вымазать моих гостей в земле. Вот же угораздило получить такую заразу в наследство. Мою руку без усилий заволокла чернота, которая так и просила сегодня кому-то хорошенько врезать. Я прицелился и залепил тугим, как мяч, сгустком по этим аномальным костям. Раздался легкий треск. Ручища, которую заметно проняло, дернулась и, мигом отстав от людей, развернулась тыльной стороной пятерни к окну. После чего пальцы выразительно сложились, оставив торчать лишь средний — являя этакий потусторонний фак. Серьезно? Зачатки разума тут, конечно, были — но, судя по всему, хватало их только на этот фак.

Черный сгусток снова слетел с моей руки и залепил этой охреневшей грабле по выставленному, как мишень, среднему пальцу. Харон покачнулся и шлепнулся на то, что у него там было вместо задницы. Получил? Как говорил мой дед: на каждое дупло свой дятел найдется.

— Еще раз покажешь, палец сломаю, — предупредил я.

Секундная пауза — и аномалия, вероятно обдумав это своим крошечным разумом, растворилась в тени. Так что женщинам больше ничего не мешало, но они уже явно не находили эту работу привлекательной. Обе повскакивали с травы и кинулись к воротам, не останавливаясь и даже не оглядываясь. Одна из дам даже туфлю забыла, но не стала возвращаться. Да уж, в следующий раз сюда и за утроенную плату не пойдут.

Я отвернулся от окна.

— Быстро же вы с ним поладили, — заметил Савелий, наблюдавший всю сцену.

То есть вот это ты называешь поладили?

Мой взгляд скользнул по собеседнику, и я вдруг заметил, что на его правой руке на безымянном пальце была пустота — там, где он двадцать лет носил не снимая печатку с такими же дерущимися собаками, как и у его мессира. С гордостью носил как представитель своего мессира. Потому что этот перстень давал сразу все: принадлежность к фамилии, защиту и право вести дела.

— А где ваше гербовое кольцо?

— Я отдал его мессиру месяц назад, — ответил приказчик.

Вот так новость. А ведь я видел это колечко сегодня в шкатулке, еще тогда подумал, зачем ему запасное? Теперь понятно, что это было не запасное.

— Почему? Вы больше не хотели с ним работать?

Савелий медленно мотнул головой.

— Не в этом дело. Мы поссорились. Мессир обещал меня проклясть, если подойду к дому. А слов на ветер он не бросал никогда… Да я и сам ушел, вспылил… Нехорошо у нас с ним вышло, — вздохнул он. — Даже не попрощались…

Колдун, может, и никакой, а человек Савелий хороший и отличный хозяйственник. Даже отец, который мало с кем ладил, понимал, что такими людьми не разбрасываются. Похоже, поссорились из-за чего-то серьезного.

— И почему? — спросил я.

— Это было личное между ним и мной, — нехотя отозвался приказчик. — Я бы не хотел это обсуждать.

Ну как я и думал. Хотя что они вообще могли не поделить? Явно же не поставку скверны.

— По сути он меня прогнал, — после паузы добавил Савелий. — Я и не должен бы здесь быть, но мне надо было передать вам дела. Рассказать, что к чему…

Он словно оправдывался за то, что пришел, за то, что хотел остаться — еще бы не хотел: столько лет этому месту посвятить. А сейчас он будто бы вел дела по старой памяти и был в подвешенном состоянии, сам еще не зная, останется или уйдет — все-таки решение зависело не от него.

Подхватив шкатулку с перстнями, я без труда нашел нужный — почти как мой, только меньше и блестит не так ярко. Все-таки мой из золота, а этот из серебра.

— Если вы хотите остаться, — сказал я, — я бы тоже этого хотел. Едва ли найдется хоть кто-то, кто сделал для этого места столько же, сколько сделали вы.

И протянул ему гербовое кольцо. Казалось, Савелий сейчас прослезится. Забрав печатку, он сжал ее на пару секунду в ладони, а потом бережно надел.

— Спасибо, — следом он поднял глаза на меня, — мессир… Я буду служить вам так же, как и вашему отцу.

Мне бы хотелось насладиться этим мгновением, но его испортил мой завибрировавший смартфон, и у меня не было причин не отвечать звонившему. Тем более я ее сам сегодня подгрузил.

— Костя, мальчик мой… — с ходу начала она.

Так я разрешал говорить только одному человеку — бабушке Агаты. У нее и Глеб мальчик, и Агата девочка — да что там, даже мой дядя мальчик. По ее мнению, вокруг вообще одни малыши. Обожаю эту старушку — правда, в свои шестьдесят она выглядит едва ли на сорок, и за “старушку” нехило достанется. Однажды в детстве мы с Глебом так пошутили, а потом чесались в качестве наказания целую неделю.

— Ты спрашивал про защитный медальон, — продолжила она. — Значит, слушай…

Вот она — моя всезнающая энциклопедия, взявшаяся за меня, когда отец сделал мне ручкой и я остался один на один с собственной Темнотой, которая, в отличие от него, никуда не делась, просто перестала откликаться — зато давила все сильнее, словно наказывая за непослушание. Мне надо было учиться жить с чужой душой, которую я не собирался отдавать. До чего-то я интуитивно додумался сам, но все равно требовались советчики поопытнее. Однако другие колдуны, которых искал дядя, не хотели связываться с сыном Григория Павловского. Боялись они, конечно, не меня. А вот бабушка Агаты не побоялась. И с тех пор я знал, что с любым сложным вопросом могу обратиться к ней.

Вот и сейчас она говорила подробно, в деталях расписывая нужный мне медальон. Вернее, амулет принадлежности — так это называется. Чтобы скверна не вредила обычному человеку и Уля могла жить здесь. Вещицу нужно было изготовить особым образом, заговорить и усилить — обязательно из серебра и с моим гербовым знаком. Хотя последний был уже скорее для других колдунов, чтобы у них тоже не появлялось желания вредить.

Закончив с медальоном, моя старушка очень не прозрачно намекнула, что не против, если я заберу Агату. Только под мою ответственность, разумность и бла-бла-бла. Короче, могу делать с ее внучкой все что угодно — лишь бы уже забрал.

— Прямо все что угодно? — с усмешкой уточнил я.

Вопрос был более чем актуальный. Пару лет назад, когда все нужные выпуклости появились во всех нужных местах и мы стали смотреть на Агатку не совсем по-дружески, это заметила ее бабушка и предупредила нас, что если Глеб или я рискнет распечатать этот подарок до ее совершеннолетия, то нам будет очень грустно. Чесотки мы уже тогда не боялись, но она нашла аргумент получше: не встанет три года — причем у обоих, вне зависимости от того, кто постарается. В итоге подарок уже полгода как отпраздновала свое восемнадцатилетние — и все в том же нетронутом виде. Но тут уже вопросы к самой Агате. Хотя, по-честному, я еще особо и не старался.