— А на самом деле?

— На самом деле вы видите проявления своей божественности каждый день, но, верные своим представлениям о теле и душе, упорно не замечаете их. И при этом — являетесь абсолютными рабами организмов, слугами могущественных процессов, ежесекундно в них происходящих. Запомни, Кезон, — сложно устройство Вселенной, но сложнее человеческого организма доселе ничего не создано в ней. Ответь мне, воин, зачем конструировать такой чудовищно сложный агрегат? Неужели лишь с одной целью — насыщать его пищей и выводить ненужное вместе с фекалиями? Ответ очевиден — вы и сотой доли знаний не имеете о возможностях, скрытых в ваших телах. В них заключены столь жуткие по своей силе энергия и способности, что даже ваши измерительные приборы не могут это уловить. Или все так задумано, потому что нельзя давать в руки детям небезопасные игрушки… Не знаю… Это сделано не нами… И не спрашивай кем — не дождешься ответа…

— Я спрошу о другом, Андвари. Зачем, зачем ты говорил мне об этом? Куда ты хочешь меня направить и какой в этом для тебя смысл?

— Ради ответа Кезону Юстиниану — вождю, стратегу, политику, величайшему из ныне живущих, еще раз упомяну ненавистное мне слово. Поднявшемуся из самых низов и вновь опрокинутому с пьедестала, но не павшему, побежденному, но не смирившемуся. Ты — отличный материал для бога, Кезон, и не след нам, зодчим Мидгарда, разбрасываться таким ресурсом. Почти без надежды, в смятении, ты начал свое паломничество сюда. Ты готов пройти путь до самого конца? Чтобы стать потом тем, кем не доводилось стать никому из смертных в Мидгарде? А дальше… дальше — посмотрим…

— Что ждет меня?

— Путешествие. Долгое и трудное, по неизведанным доселе землям. Тебе предстоит отправиться в Йотунхейм, чтобы обрести там новые возможности, стать тем, кем не доводилось становиться в Мидгарде никому из смертных, даже Иерархам, открывшим для вас пути сюда.

— В Йотунхейм? А почему не в Асгард?

Андвари отрицательно покачал головой.

— Чтобы подняться вверх, нужно сначала опуститься до самого низа. Разве так не произошло недавно с неким Кезоном, повелителем Баркида?

Кезон не колебался ни секунды.

— Я готов. Ты знаешь, я чувствую в себе эти способности. Так уж случилось… когда меня окружали свита и толпы поклонников, мои харизма и умение подчинять себе людей вроде как впали в спячку. Мне они просто не требовались. Существовал институт подчинения, основанный на государственном строе. Когда я остался один, в вакууме, без друзей, родных, близких, внутри меня словно всколыхнулась невидимая волна. Я знаю, что могу своим словом заставить любого человека умереть или последовать за мной. Я хочу понять природу моих способностей и развить их как можно сильнее.

— Вот-вот. Похоже, иначе с вами нельзя, смертные. Чтобы стать лучше, вам сначала нужно побывать на самом низшем уровне падения.

— Так все, что со мной произошло… — вырвалось у Кезона, и он замер, пораженный догадкой.

Цверг помедлил, потом распрямился и тяжело поднялся со своего места:

— Следуй за мной, претендент, мне предстоит открыть тебе очень многое, прежде чем ты сделаешь первый шаг по пути, что тебе уготован. Мы будем вести беседы о дороге сильных духом, о судьбе богов, оставивших нас, и предназначении… твоем, мира. О том, что нуждается в переменах, и о том, стоит ли к ним стремиться…

ГЛАВА 16

Андрей Винокуров. Чуть не влип

До окраины мы добрели взмокшие и уставшие, как галерные гребцы. Нас тут же окружила толпа разнообразных доброхотов, наперебой зазывая в лавки своих хозяев предложениями о продаже трофеев. Как я понял, собиратели вроде нас в Альба Лонга являлись редкостью — сильные мира сего давным-давно избрали себе другие прикольные способы получения доходов, новичков же можно было пересчитать по пальцам одной руки. Сбросив барахло, мы разжились ста семьюдесятью сестерциями и впервые почувствовали себя богачами. Женька предложил двинуть прямиком во вчерашний кабак, но я измыслил другое. Я поманил к себе какого-то ошивавшегося около очередной скупной лавки бездельника в ободранной тунике и, пообещав ему за труды твердую валюту, приказал дуть что есть духу к центральным казармам и сыскать мне из-под земли Климента. А мы пока продолжили осмотр местных ремесленных магазинов. Интересовали нас, разумеется, оружие, снаряжение и артефакты. Понятное дело, ничего особо качественного нарыть мы не смогли — следующий шаг для усиления начинался с десятого левела, но кое-что присмотрели на будущее. Я, к примеру, взял на заметку австрийский поллэкс, длинный топор с четырехгранной пикой на конце, способный рубить, разбивать и колоть. Женька долго вертел в руках греческий многозарядный полиоркет, но я ему отсоветовал — тут многострельность явно достигалась за счет точности и скорости перезарядки. Фактически — единственный выстрел, а дальше — арбалет в сторону и тяни из ножен палаш. Будущий великий лучник внимательно меня выслушал, хмыкнул:

— Толково излагаешь, — и с сожалением вернул арбалет хозяину.

— Ну что, готов вернуться в рощу и посчитаться с тварями, выгнавшими нас оттуда?

— Фью-ить, — протяжно присвистнул мой приятель. — Вот что удумал! Готов, а то как же! Маугли бояться — в лес не ходить!

Климент появился минут через двадцать, как я его и просил — в сопровождении десятка Эквитов, с оседланной лошадью на поводу. Скакунами служили те же трупного цвета гиены, которых мы видели накануне. Страшны, конечно, зверюги, как смертный грех. Женьку мы загрузили баулом за спину молодому всаднику, тот слегка скривился от новой дополнительной поклажи, и мы тут же двинули в направлении рощи. Сложно передать то чувство, что переполняло меня от дробных звуков копыт, гиканья свирепых воинов, скачущих со мной навстречу опасности в лихой кавалерийской атаке с оружием в руках и готовых к жестокой сече со злобными псевдогуманоидами. Это было доселе не изведанное мной ощущение воинского братства по оружию, единения помыслов и пробуждения боевого инстинкта, дремлющего в каждом мужчине. То, о чем мечтает каждый зрелый и не очень представитель сильного пола, получая эрзац-впечатления от приключенческих романов и слащавых боевиков на экранах телевизоров. И тут и в помине нет садизма, кровожадности или психической патологии — природа-мать задумала и произвела нас бойцами, но уютное человеческое общество старательно заглушает древний зов крови вкупе с нормами морали и установками закона.

Перед рощей мы разделились на две равные группы. Пятеро Эквитов во главе с Климентом поскакали в обход, чтобы отрезать банде мародеров путь к отступлению. Мы с Женькой спешились. Женек пару секунд приходил в себя от езды по кочкам и пригоркам, потом сдернул со спины лук и наложил стрелу на тетиву. Под сенью древних стволов не обнаруживалось ни малейшего движения, не шевелились кусты самшита и мирта, на нижних ветвях деревьев не трепетал ни один листок, отодвинутый осторожной рукой. Враг затаился или предусмотрительно дал деру, не добившись успеха в нашем захвате. Эквиты быстро стреножили лошадей, и мы по широкой дуге вступили в рощу, стараясь не терять друг друга из виду. Вдруг Женька выкрикнул:

— Они наверху! — и выпустил первую стрелу в раскидистую крону терпентинового дерева.

Я поднял голову и встретился взглядом с двумя сверкающими углями вместо зрачков, горевшими злобным огнем. Жаждой убийства густо плеснуло от них на меня и пробрало морозом до самых костей. Иерарх не пожалел мрачных красок, вызывая к жизни этих жутких созданий. На полотнах Рубенса, Йорданса или Валеджо сатиры выглядят хоть и коварными, но в целом достаточно безобидными похотливыми существами. Эти же козлоногие твари, посыпавшиеся сверху на наш отряд, как перезрелые желуди, ничем не напоминали себе подобных с полотен великих живописцев.

Уродливые карикатуры на людей не более полутора метров роста, они сжимали в руках длинные изогнутые тесаки, которые тут же пустили в ход. Один из Эквитов свалился замертво, получив удар по не защищенной доспехом шее. Кровь веером хлестнула из разрубленных сосудов. Я принял своего противника на клинок шпаги и нырком увернулся от выпада другого сатира. На автомате применил прием, уже опробованный мной ранее тут же, в роще. Выпустил на секунду из рук эфес и рубанул второго наотмашь чеканом по сплющенной мохнатой голове. Одним движением, повернувшись вполоборота, ударом топора снизу с хрустом смял грудь набегавшему третьему. Вытащил клинок из уже упавшего первого нелюдя, короткой репризой распорол живот следующему и, получив передышку в несколько секунд, огляделся.