– Почему вы так в этом уверены, отец Виллайди?

– Боги справедливы, мудры, но одновременно скупы в своей мудрости. Зачем создавать новое, когда можно использовать старое? Представь себе, какая уйма ресурсов уходила бы в никуда, если бы не существовало цикла? Такого просто не может быть. Это расточительство, причем глупое расточительство. А боги не только скупы, но и мудры. Поэтому ничего не пропадает зря. Как и твоя душа, Риордан.

– Душа?

– Да. Сознание также способно к взаимопревращению, как и все прочее.

– Откуда вам это известно?

– По той же теории божественной скупости. Почему материя, энергия могут трансформироваться, а сознание нет? Почему оно должно быть поставлено вне божественного закона? Предполагать такое – такая же глупая гордыня, как и мнение о том, что наш мир единственный.

Разумеется, ничто не должно теряться впустую. Сознание тоже. Оно пригодится богам в следующем мире, который обязательно существует. Но есть исключения.

– Ага! – слегка непочтительно воскликнул Риордан.

Его увлекла логика отца Виллайди, но он следил за ней с критическим настроем.

– Да, исключения. Боги мудры, скупы и справедливы. Помнишь, я уже упоминал об этом? Право задержаться в мире сознания обязательно должно быть даровано тем, кто погиб в нем несправедливо и до установленного срока. Например, ребенку, в которого попала молния или свалила жестокая хворь. Как можно переносить в следующий мир создание, которое не прошло уготованный ему путь в этом мире? Это несправедливо! Это глупо! Боги не могут допустить такого. Они не для этого создавали свои законы.

– А разве все вокруг не послушно их воле? Включая безвременные смерти? Отец Гольдриг говорил нам об этом.

– Разумеется. Но в определенных, разумных границах. У тебя на подносе с едой лежит хлебная корка. Кинь ее в меня, но не слишком сильно.

Риордан поднял корку и медленным движением бросил ее в священника. Отец Виллайди легко отбил ее широкой ладонью.

– Понял?

– Ничего не понял, – Риордан отрицательно помотал головой.

– Эта корка послушна твоей воле? Ты смог ее бросить?

– Да.

– Но попала ли она туда, куда ты метил?

– Н-нет…

– Вот так-то. Боги создают законы мира, они управляют им. Управляют – это значит показывают направление. Но они не ведут за ручку. Во-первых, им не до этого. А во-вторых, мира не существовало бы, если бы у предметов или явлений не было собственной воли и логики событий.

– Это как? – оторопел Риордан.

– Очень просто. Представь, что корка полетела бы согласно твоей воле, а я бы не отбил ее, она ударила бы мне по лицу, отлетела на пол, ее подобрала бы крыса, съела, получила несварение желудка и умерла в страшных корчах. И все, подчеркну, случилось бы по твоей воле. Прекрасно или нет?

– Не знаю.

– Ужасно. Потому что в полете корки не было бы никакого смысла, раз все предопределено заранее. Была бы сразу корка и мертвая крыса. Нет, корки бы не было. Просто крыса. Теперь понял?

– Кажется да.

– Во всех движениях и взаимопревращениях появляется смысл, если результат заранее не предопределен. Иначе это просто бесполезное расточительство. И противоречит закону о божественной скупости. Но вернемся к душе и безвременным смертям. К ним относятся и смерти поединщиков.

– Неужели?

– Истинно так. Послушай, люди сознательно идут на смерть, чтобы избавить свой народ от кровопролития, как было принято в древних веках. Это подвиг. Жертва во благо общества. Она благосклонно принимается богами. А взамен поединщиков отправляют еще на один круг жизни в мире сознания. Чтобы они выполнили божественное предназначение.

– Какое?

– Прошли свой жизненный цикл до конца. Как обычные люди. Судьба героя не идет в зачет. Она возлагается на алтарь мира. Поэтому стать поединщиком все равно, что стать избранником богов. Это великая честь, но и не менее великая привилегия.

– Значит, мы живем дважды, отец Виллайди?

Священник поднялся с места.

– Только в том случае, если достойно исполнишь свой долг, юный воин. Парапет Доблести не случайно назван именно так. Поэтому поразмысли над моими словами. Такую судьбу, как у тебя, пожелал бы себе любой житель Овергора.

Глава 7

Высокие титулы

Четвертый день начался с суеты, поскольку из Глейпина привезли парадную форму, а еще Риордану наконецто извлекли руку из деревянного станка. Доктор Пайрам ободрил его, что выздоровление идет даже лучше, чем он рассчитывал, наложил на предплечье жесткую повязку, а еще выдал больному матерчатую перевязь, которая фиксировала руку на весу.

Перед визитом в королевский дворец Риордан дал себе слово ничему не удивляться и не нервничать. Быть спокойным, словно такие приглашения присылают ему каждый день. Но выполнить обещание оказалось намного сложнее, чем его дать. Волнение пришло в момент примерки формы. Риордан ни разу в жизни не надевал такую красивую одежду: сине-фиолетовый мундир с золотыми пуговицами в два ряда, обшлага и воротник также были украшены золотым шитьем, и им же на груди было выткано изображение гербового овергорского меча. Сфаррон принес им черные плащи-дождевики, чтобы форма не промокла от дождя или на нее не попала грязь от проезжающих по улицам карет или верховых.

Новый наряд преобразил фигуры его товарищей: Дертин стал еще внушительней, Тиллиер стройнее, а Хоракт кряжистей. Как выглядит он сам, Риордан не понял, но Скиндар посоветовал ему еще раз причесаться. Капрал явился с целым ворохом цветных картинок, на которых были изображены влиятельные персоны Овергора, и устроил новобранцам небольшую лекцию на тему, кто есть кто. На полчаса деревенские парни погрузились в омут придворной Табели о рангах и в водоворот светских интриг. Сначала разобрали королевскую династию, потом прошлись по прочим влиятельным лицам. Вертрон Благочестивый заслужил свое прозвище тем, что прислушивался к богам, а также к разнообразным толкователям божественных явлений, в отличие от своего отца Гедрика Мудрого, который предпочитал доходить до всего своим умом, не привлекая провидения свыше.

Такая склонность Вертрона поневоле приводила к нерешительности, поэтому многие вопросы в королевстве за него определяли другие деятели. В первую очередь визир Накнийр, влияние которого в последнее время необычайно возросло. Ему подчинялись стража, сборщики налогов, тайная полиция. Визир был карающей десницей монархии, главным советником в вопросах безопасности и внешней политики. Раньше, при Гедрике, такой же голос имел Мастер войны, но Биккарт еще не набрал должного авторитета при дворе, а посему сосредоточился на Школе. Констебль замка Танлегер первенствовал во всем, что касалось денег, он же был председателем большинства торговых гильдий. Немалое влияние на Вертрона имела королева Эйна – женщина темпераментная и своенравная, а через нее вся ее родня и в первую очередь родной брат герцог Эльвар. Шурин короля не отличался высоким ростом или какой-то статью, зато имел очень злобный и мстительный характер, отчего многие вельможи при дворе его открыто недолюбливали и даже побаивались. В народе ходили сплетни о его многочисленных любовных победах. Люди говорили, что любая женщина предпочтет ему отдаться, лишь бы не иметь герцога в числе своих врагов, поскольку обид он не прощал. Единственным человеком, от которого сам Эльгар предпочитал держаться подальше, был визир, вокруг которого постоянно клубился ореол самых недобрых слухов.

Несмотря на всю благочестивость Вертрона, боги не наградили трон наследником, зато подарили королевской семье двух дочек – Веру и Альпину. По общему признанию, старшая, Вера, в полной мере унаследовала от деда рассудительный ум и властный характер. Все считали, что отсутствие наследника не такая уж великая беда, поскольку Вера обязательно станет замечательной королевой, даже если муж окажется форменным оболтусом, что встречается нередко. Младшая принцесса, Альпина, взяла от отца задумчивость, а от матери – красоту и грацию, в результате чего получился настоящий перл девичьего очарования, который будоражил сердца всей овергорской молодежи по мужской линии. Обе королевские дочери достигли возраста, именуемого в народе «на выданье», так что все в Овергоре судачили, кому же достанутся две знатнейшие красавицы королевства. В мужья Вере прочили трех кандидатов, каждый из которых имел какойнибудь весомый недостаток. Против сына герцога Эльвара возражала церковь, так как брак между двоюродными укрепляет чистоту крови, но ослабляет ее силу. Молодой барон Унбог, по слухам, очень приглянулся самой Вере, но хоть он и был несметно богат, зато оказался недостаточно знатен. Среди претендентов на ее руку фигурировал еще граф Валлей. Вельможа всем был хорош: красив, родовит, неглуп. Удивительно, что при всех этих достоинствах Вера его на дух не переносила. Так что Вертрону надлежало сделать выбор или покопаться в ворохе прочих дворянских сыновей. Король понимал, что любое его волеизъявление неизбежно вызовет кучу проблем, поэтому медлил. Он обращался за советом к богам, но те почему-то не подсказали ему толкового решения. Время шло, претенденты надеялись, Вера мрачнела.