— Если обряд был проведен на этом кладбище, — сказала Дарья с заднего сидения, — то вашего мертвеца подняли тут.

— А что, — уточнил я, — еще есть какие-то сомнения, что обряд был проведен на этом кладбище?

— Синод не действует без доказательств, — заявила наша мадам.

Тем временем внедорожник остановился у решетки ворот.

— Мы сейчас войдем в эту часовню по всем правилам, — сообщила она, выходя из машины. — Как полагается. А не так, как вы, видимо, привыкли. Посмотрите, как это делается у законопослушных людей, — последнее было произнесено особенно наставительно.

Ну давай посмотрим. Даже интересно.

Втроем мы подошли ко входу на территорию, закрытому в такой час. Однако, завидев нас, с другой стороны решетки тут же нарисовались два габаритных мужика средних лет, больше похожие на бывалых уголовников, чем на кладбищенских сторожей. Вместо фонариков, более уместных здесь, на поясе у каждого болталось по кобуре. Надо же, какие меры предосторожности. Ценности охраняют, не иначе.

— Кладбище закрыто, — отчеканил один, хмуро оглядев нас.

Дарья деловито оправила голубой крест на рукаве и выступила вперед.

— От имени Святейшего Синода мы пришли осмотреть территорию. Откройте ворота.

Однако ее должностные полномочия не произвели должного впечатления.

— Синод, да?.. Если нет официальной бумаги, — отрезал тот же охранник, — то сюда пройти нельзя.

— Но ее получить недолго, — возразила наша мадам.

— Вот когда получите, тогда и пройдете.

Ага, а за то время, что она потратит на получение бумажки, они успеют подчистить здесь все улики. И Синод, который не действует без доказательств, останется без доказательств, чтобы и дальше не действовать.

— Значит, вот как делаются дела, — подытожил я.

Дарья стрельнула глазами в мою сторону.

— Ладно. Можете проходить, как вам угодно. Синод не возражает.

Следом она отошла к машине с таким видом, будто собиралась достать из бардачка попкорн и насладиться зрелищем сполна. Ну что ж, нечего расстраивать наш Синод.

Я перевел глаза на охранников, мрачно пялившихся на нас с другой стороны решетки.

— Мы пришли осмотреться. И будем крайне признательны, если не станете препятствовать.

— Мало ли, чего вы хотите, — пробурчал первый.

— Посторонним вход воспрещен! — пискнул второй.

Вход, значит, воспрещен, а вот выход с кладбища вы открыли. Что, у живых здесь меньше прав, чем у мертвых?

— Господа, — протянул рядом Глеб, — ну мы ведь пытаемся по-хорошему.

— Думаю, вы не поняли, — я оглядел эти двух, смело прятавшихся от нас за решеткой, — речь не о том, чего мы хотим, а о том, зачем пришли. А мы пришли осмотреться. И если не хотите туда, — я показал на кресты за оградой, — то придется пустить нас сюда, — я кивнул на церквушку.

— Думаю, это вы не понимаете, — стоящий напротив меня охранник выразительно положил руку на кобуру, — у кого больше шансов оказаться там.

Следом жест отзеркалил и его коллега.

Два человечка с двумя пистолетиками. Ах, какая большая вражеская артиллерия. Ну что за люди вокруг? Мы ведь каждый раз пытаемся по-хорошему.

“У тебя на скольких сил хватит?” — поинтересовался я.

“На пятерых, — бодро отозвался Глеб. — Минимум.”

И у меня также. При желании мы даже нечисти можем навалять, не то что людям. Жизнь в доме, полном скверны, имеет свои преимущества — особенно, если ты восприимчив к Темноте. А колдуны, как впрочем и мертвяки, к ней восприимчивы.

Я кивнул. В тот же миг Глеб стремительно вытянул руку, резко схватил за грудки стоявшего рядом с ним охранника и дернул на себя. Болезненный вскрик, грохот железа. И смельчак, даже не успевший коснуться пистолета, оказался прижат к решетке ворот, как кусок мяса к решетке гриля — пытаясь освободиться и не в силах этого сделать. Ему оставалось только шипеть.

Глеб уже давно не обычный человек — с тех пор, как его душа оказалась у меня и связь с телом идет через меня и мою Темноту. Когда в теле нет души, ему не страшна скверна — наоборот, полезна. Она увеличивает силу в разы. Ну а что касается меня, я никогда и не был обычным человеком.

Рука охранника, стоявшего напротив меня, безвольной плетью упала вдоль тела, так и не сумев залезть в кобуру. Пока, глядя в его напуганные глаза, я вытягивал из него силу, он хватал ртом воздух, покрывался испариной и белел, становясь все более похожим на тех, кого охраняет. Когда до финала оставалось совсем немного, я разжал руку, отпуская его, и он, как мешок с отходами, плюхнулся на землю, не в силах пошевелиться — только в ужасе смотреть. Еще чуть-чуть — и он бы сдох. Но зачем переходить грань? Тем более кто-то же должен будет доложить Змееусту, что тут произошло.

Я повернулся ко второму охраннику, на чьей физиономии под натиском Глеба уже вовсю отпечатался узор решетки.

— Замок открыл, — приказал я. — Пока живой.

Друг чуть ослабил хватку, и дергающиеся пальцы нашего визави послушно нырнули в карман. Ключ провернулся в замке, и ворота со скрипом распахнулись.

— Не убивайте! — простонал охранник, в панике глядя на меня.

Через пару мгновений второе тело рухнуло на землю в том же состоянии, что и первое — чтобы не мешалось под ногами. Теперь оба, как кожура от фруктов, из которых выдавили всю начинку, лежали у ворот и отчаянно смотрели на Дарью, словно моля о помощи. Видимо, только сейчас оценили, что надо было по-хорошему послушаться Синод — как законопослушные граждане. Все случилось так быстро, что я даже толком не понял, кто они были: очень слабые колдуны или просто обычные люди. Хотя это и не слишком важно.

Дарья, все это время спокойно наблюдавшая в сторонке и не мешавшая, молча присоединилась к нам. Оставив две надолго обессилевшие тушки у входа, всей компанией мы подошли к часовне — совсем новой, даже без трещин и сколов на стенах. Над входом болталась пафосная золотая табличка, восславлявшая щедрость благодетеля, на чьи средства эту красоту построили. Даже не удивлюсь, если хоронит тут бедняков за свой счет, а те и благодарны, не понимая, что у щедрого старичка на них свои планы, и все придется отработать — не при жизни, так после смерти. Вот такая выгодная благотворительность.

Воспользовавшись любезно одолженной связкой ключей, я открыл массивную дверь. В лицо тут же ударил запах ладана, не столько перебивая, сколько еще больше усиливая тлетворный аромат, который уже пропитал все вокруг. По углам догорали огрызки свечей. Такое чувство, что с местным благодетелем мы только что разминулись. Ну а в самом центре помещения стоял разворошенный гроб. Похоже, старик так намаялся, поднимая его содержимое, что решил отложить уборку до утра.

— Еще доказательства нужны? — уточнил я у Дарьи, брезгливо смотревшей на личинки под ногами.

Что поделать, работа некроманта грязная. Ее выбирают самые не брезгливые.

— Вот же мерзость… — пробормотал рядом друг.

— И эта мерзость, — кивнул я, — мешает всем милым людям на этом кладбище спокойно спать. Надо бы ее прибрать, раз он сам не сумел, — я повернулся к Глебу. — Бензин из багажника принесешь?

С заразой разбираться надо быстро. А лучший способ — спалить ее дотла.

Ep. 22. Перстень мертвеца (III)

За окном была глухая ночь. В такой поздний час хозяин старинного особнячка на Литейном проспекте обычно крепко спал. Однако сейчас вместо этого, кривясь и морщась, отмокал в ванной, погрузив в темную жижу дряхлое высохшее тело — жалкую оболочку, которую не пожалела Темнота, забрав все то ценное, что он в ней хранил. Эта жадная тварь вообще бы отобрала все, но благо он, Змееуст, додумался себя обезопасить. Перехитрил эту сучку.

Суставы аж выворачивало, каждая кость, казалось, ныла. Давненько он никого не поднимал, даже и не думал, что это вытянет столько сил. Но оно того стоило: наконец-то этот зарвавшийся юнец поймет, с кем вообще связался.

Ну а пока, восстанавливая силы, старик принимал ванну — погружаясь все глубже в черноту, которая заменяла воду. Кожу щипало неимоверно, будто стягивало невидимыми зажимами, жгло раскаленными утюгами — завтра появится с десяток новых морщин, уродливых нависших складок и пигментных пятен. Все-таки ванна была из скверны — не совсем черной, скорее мутно-серой, похожей на грязь, и не такой густой как раньше, а изрядно разводненной. Однако он выдерживал ее до сих пор и отказываться от старой привычки не видел смысла. В конце концов, он никогда не гонялся за красотой. Что такое красота? Пшик — и пройдет, а вот сила останется.