— Ага, — проворчала Уля, — на виду у моего парня…
— Если у тебя с этим проблемы, то это не мои проблемы, — изрекла соседка и прикрыла соломенной шляпкой лицо, единственное, что время от времени прикрывала.
Концовку этой увлекательной беседы мне не дал дослушать вновь завибрировавший смартфон. Пока одна сестричка наслаждалась солнышком, вторая настойчиво требовала моего ответа. Так уж вышло, что помимо таланта доставать что угодно, у Анфисы обнаружился еще и талант доставать кого угодно — во всяком случае моего приказчика она достала. В новом месте Темноты став моим партнером на двадцать процентов, Савелия своими мыслями и ценными предложениями она замучила на все восемьдесят, так что со всеми вопросами он подрядил ее ко мне «как скажет мессир». Мессир сказал не мешать знающим людям делать дела, всучил ей список нужных книг и отправил их искать. И вот сейчас она сообщила, что таки сумела обнаружить одну — в маленькой лавчонке в глубине трущоб. И как только умудряется находить такие места?
— Только есть проблема, — тараторила в трубку Анфиса, — мне сказали, что скупщикам не продают, только конечным покупателям. Тогда я сказала, что беру для тебя, после чего меня вообще из лавки выставили! Сказали, что сдохнут, но Павловскому ничего не продадут. Приедешь?..
Конечно, мне как раз хотелось посмотреть на желающих сдохнуть.
Только я спустился по крыльцу, как с любимой работы к воротам подъехал Глеб.
— А ты куда? — прищурился он.
— В трущобы, — я распахнул соседнюю с водительской дверцу.
— В трущобы на ночь глядя, — фыркнул друг. — О, обожаю приключения! — и вновь завел двигатель.
Ep. 03. Монстр трущоб (III)
Мы проехали практически через всю столицу, миновали позолоченный фонтан принцессы, который недавно торжественно открылся — и на этом не то что роскошь, даже более-менее приличная жизнь закончилась. Дальше наш внедорожник въехал в трущобы, и краски вокруг разом померкли, будто кто-то включил темный фильтр. Вдоль узких кривых улочек потянулись теснящие друг друга хибары — покосившиеся, из гниющего дерева и полуразрушенных кирпичей. Дыры в стенах были забиты грязной ветошью, вместо окон порой болтались старые тряпки. А ведь сейчас лето — сложно представить, что здесь вообще творится зимой.
С самого основания Петербурга — уже несколько веков — люди, которые приезжали в столицу и которым не находилось нормального места, селились тут, собирая жилье буквально из того, что нашлось на свалках, и упрямо продолжали жить рядом с городом, словно надеясь, что он однажды их примет. Он же предпочел о них забыть.
Колеса медленно пробирались по местному бездорожью, то и дело спотыкаясь о рытвины и канавы. Десятки оборванцев, следившие за нами, как мыши из-под полы, жадно провожали машину глазами, будто разбирая на запчасти. В Питере даже есть поговорка: «что в трущобы попало — само виновато». Так что машины, не желавшие остаться без колес и магнитол, сюда заезжали крайне редко. Таксисты даже за большие деньги не всегда соглашались на этот маршрут. Да и полиция предпочитала не соваться в трущобы без необходимости. Это местечко жило по своим законам, и контингент тут был соответствующий: оборванцы из местных банд, промышлявших мелким разбоем, попрошайки и просто уставшие работяги. Хмурясь, Глеб осматривался по сторонам — в первый раз трущобы могут неприятно удивить. Однако я, само собой, был здесь не впервые: отец таскал меня и сюда.
— Трущобы — настоящая помойка, — говорил он, — но и на помойке иногда бывают бриллианты. Их выбрасывают те, кто не способны понять их цену…
Наконец мы добрались до лавчонки, которую довольно точно описала Анфиса. Друг остался у машины, заявив, что не желает возвращаться домой пешком, и его тут же окружили чумазые сорванцы, прося копеечку. Я же, слегка нагнувшись, чтобы не снести головой ветхий проем, зашел в покосившуюся хибару. Внутри было тесно, душно и захламлено. Повсюду стояли коробки с грудами вещей: старой посудой, домашними безделушками, пыльными журналами, одеждой — что-то было перекуплено, что-то украдено, что-то притащено со свалки, а что-то и вовсе снято с мертвецов. Что поделать, то, что для других горожан ненужный мусор, здесь считалось настоящей роскошью.
У прилавка, просевшего от тяжести сваленного на него хлама, раздавались голоса. Подбоченясь, Анфиса бодро спорила с костлявой старухой, один глаз которой закрывала темная повязка. Седые волосы, как солома, торчали в стороны из-под черного платка, крючковатый нос свисал почти до самых губ — на вид эта милая дама была просто хрестоматийной ведьмой.
— Не продам, — скрипучим, но довольно бойким голосом вещала она, сжимая потрепанный томик в руке. — Сказала же, не продам!
Я подошел к прилавку, и спорщицы мигом замолчали: Анфиса торжествующе, старуха напряженно. Уцелевший глаз, затянутый красными прожилками, уставился на мою печатку.
— Отродью Волкодава тут не рады! — буркнула она.
Интересно, моему отцу хоть где-нибудь вообще были рады?
— Хочу купить эту книгу, — я кивнул на томик в ее руке. — Сколько?
— Мало ли, чего ты хочешь, — проворчала одноглазая. — Сказала уже девке твоей, что не продам!
Вот такой тут сервис. В трущобах не говорят на «вы» — эти люди уже и так на самом дне и не верят, что когда-либо поднимутся, а потому и не лебезят перед теми, кто выше.
— Так достаточно? — я выложил несколько крупных купюр на прилавок, предлагая не меньше, чем отдал на аукционе в Синьории.
Хозяйка лавчонки оценила сумму — так, что второй глаз чуть не прозрел. Однако затем еще крепче прижала томик к себе.
— Уйди от греха! — отмахнулась она. — А то подмогу позову!
Вот только, судя по всему, звать было некого. В уцелевшем глазе появилась обреченность, иссохшаяся тонкая рука еще крепче стиснула томик, а на другой руке заиграла Темнота — слабенькая, жиденькая, которая смотрелась весьма жалко. Старуха отчаянно прижимала книгу к себе, понимая, что ничего не сможет мне противопоставить, если я захочу ее отобрать. Так отец обычно и поступал: приезжал, бросал пару монет на прилавок и забирал, что хотел. Стоит ли удивляться, что ему тут не рады? Однако я могу и по-другому.
— Будем силой мериться? — я поднял руку, показывая свою черноту, густую и яркую. — Или попробуем договориться?
— Обидеть слабую женщину каждый может, — отозвалась ведьма и торопливо развеяла свою Темноту.
Следом ее стряхнул и я. Облачко плотного темного дыма пронеслось по хибаре, которое ее хозяйка жадно проводила уцелевшим глазом.
— А если бы я предложил свою защиту? — спросил я. — Знак Волкодава на твоей вывеске?
Глаз с пытливым прищуром уставился на меня.
— Что, мессир решил испачкаться трущобами?
О, уже не отродье, а мессир — прямо прогресс. Не так уж и сильно мое предложение тут не понравилось.
— Я тебе защиту, — продолжил я, — а ты мне услугу. Все интересное, что окажется в твоей лавке, будет сначала проходить через меня. Точнее, через нее — показал я на топтавшуюся рядом Анфису. — Уж я не обижу, — и подвинул к старухе лежавшие на прилавке купюры.
Несколько секунд она дотошно рассматривала меня, а потом костлявая рука проворно сгребла деньги и спрятала в засаленном кармане. Сумма казалась большой, но разлетится вмиг — тут к каждому домишку привязано с десяток ртов, иначе в трущобах не выжить.
— А ты не такой, как отец, — сказала ведьма, протягивая мне томик. — Ну по рукам, мессир.
Не такой, как отец, такой, как отец — да каждое сравнение с ним тянуло на нечто среднее между комплиментом и оскорблением. Хорошую же ты жизнь прожил , папа — нечего сказать.
С книгой в руке и топающей за мной по пятам Анфисой я вышел на улицу.
— Вот же манеры, — проворчала она, перекидывая светлую косу с груди на спину. — Назвала меня твоей девкой…
— Какой ужас, — согласился я.
— Хочешь сказать, — моя собеседница наморщила носик, — я не тяну на твою ведьму?