Глава одиннадцатая
– Прикройте, Дмитрий Андреевич!
Орловский понимал, что лучше подождать до рассвета и уже при свете дня провести основательную разведку. Тем более, велика вероятность, что нападение повторится с другой стороны.
Было бы чуть побольше сил! А то по десятку стрелков на каждую из сторон… Против людей, и то явно маловато. Против же стремительных хищников – не стоит даже говорить.
Или не хищников? Атаковали волки. Странно, несвойственно. Кто и где слышал о волках, несущихся в атаку на позиции? Но все равно, факт есть факт. В свете луны отчетливо выделялись поджарые характерные тела. Сейчас же…
Сейчас на поле лежали сраженные огнем люди. Причем в обоих случаях ошибки быть не могло. Ни в какие массовые видения Орловский отродясь не верил. Скорей тогда, по приобретенному в последнее время опыту, готов был поверить в абсолютно сказочный вариант.
Раз не так давно в вагоне один человек превратился в зверя, почему не предположить, что здесь такой же фокус умудрились проделать несколько десятков?
Подполковник знал о чудесах, встреченных бригадой на долгом пути. В том числе – и о двух мужиках-оборотнях из далекой деревни. Свидетелей же превращения было столько, что усомниться в истории Георгий не мог.
Да и свидетелями были те, кому он верил без оглядки. Збруев, Имшенецкий, Аргамаков…
Теперь же сподобился лицезреть сам. Пусть не момент превращения, да это уже не важно…
И разведка – не выяснение, люди лежат там или звери. Ответ известен заранее: люди, ставшие зверьми и возвращенные смертью к исконному состоянию.
Требовалось проверить возникшую догадку о том, кем были эти люди. Догадка обжигала, не давала покоя, словно от нее зависело многое в общей картине.
– Вы только осторожнее, господин подполковник. – Дзелковский привычно опустился на землю рядом с пулеметом.
Орловский переложил маузер в левую руку, правой извлек саблю. Все-таки в ряде случаев холодное оружие надежнее. Патроны имеют подлое свойство заканчиваться в самый неподходящий момент, да и развелось всевозможных излишне живучих созданий…
Нападавшим не хватило сущей малости, чтобы сойтись с предполагаемыми жертвами вплотную. Несколько десятков шагов – и Орловский достиг первых трупов. Было несколько странно видеть убитыми совсем голых людей.
Нет, бывало и раньше, что у убитых стягивали сапоги, гораздо чаще – выворачивали карманы, но раздевать…
Предположение, ради которого Георгий отправился рассматривать неудачливых налетчиков, подтвердилось сразу. Луна давала достаточно света, и в одном из ближайших людей, густо обросшем волосом, бородатом, подполковник узнал давешнего здоровенного мужика из Рябцева. Того, что чаще всего влезал в разговор со старостой. Сейчас он лежал бездыханным, без малейших признаков жизни, и кровь темнела на казавшемся бледным обнаженном теле. Свинец вошел в плечи и в грудь, когда человек в образе волка несся рвать добычу, и странным капризом миновал голову.
Зато правая рука была почти оторвана, грудная клетка разворочена, спина едва ли не вскрыта выходными отверстиями тяжелых пуль. От таких ран не уцелеть ни человеку, ни оборотню, это подполковник давно знал по своему богатому опыту.
Пара шагов в сторону, и дыхание Орловского перехватило.
Нет, Георгий не испытывал ни страха, ни отвращения, ни тому подобных естественных человеческих чувств при виде того, что недавно должно было быть человеком. За две войны офицер насмотрелся на смерть во всех ее ужасных проявлениях и относился к ней, как к чему-то неизбежному. Если не равнодушно, то, во всяком случае, привычно.
Он видел людей сгоревших, утонувших, пробитых пулями, проткнутых штыками, искромсанных саблями, изуродованных осколками, разорванных снарядами. Видел жалкие фрагменты тел, по которым никому бы не удалось установить личность несчастного или даже хотя бы – сколько человек здесь полегло. Он видел, казалось бы, все, только нынешнее было выше его понимания.
Перед ним лежала женщина. Лежала на боку, и большие груди чуть свесились к земле, а вывернутый таз демонстрировал то, что не принято даже рисовать на довольно откровенных картинах.
По той же прихоти судьбы, оставившей волосатому мужику целой голову, тело женщины миновал свинец. Зато сразу несколько пуль почти разнесли ей череп, и вид одного обнаженного тела, без превратившегося в кровавую кашу лица, словно подчеркивал противоестественность случившегося.
Одно дело – убить прущего на тебя здоровенного мужика, и совсем другое – сразить женщину.
Что – сразить? Поднять руку, и то…
Ни интеллигентные родители Орловского, ни друзья-офицеры подобного не представляли себе даже в мыслях.
Мало ли что они себе не представляли, оборвал себя Георгий. Мир, где человек человеку – волк, им раньше не виделся в кошмарных снах. И что там волк? У тех тоже семья, совместная добыча пропитания, воспитание детей… Нет, волки друг к другу так не относятся. Правильнее сказать: человек человеку – человек. Трижды повторенное слово.
Воспитанный когда-то в любви к людям, в последнее время Орловский людей не жаловал. По вполне понятным причинам.
Значит, нечего делать разницу между мужчинами и женщинами. Если одни из них продемонстрировали подлинный лик, у других он будет ничуть не лучше. В атаку-то мчались одни – не волки, зачем на них грешить – оборотни.
Переживания Георгия по времени заняли не больше половины минуты. Позволить себе и дальше распускать слюни Орловский не мог. Он отвечал за вверенный ему отряд и должен был во что бы то ни стало сберечь всех своих. Или хотя бы большинство из них, если судьба будет настроена против.
Чуть в стороне вновь раздался вой, одновременно и тоскливый, и угрожающий. Вдали замелькали неясные тени. Дзелковский без долгих раздумий саданул по ним из пулемета.
Вот кто сегодня ночью был на высоте, так это смоленский помещик. В темноте, ориентируясь больше на звук, он, похоже, умудрился попасть. Во всяком случае, отголоском к стрельбе донесся визг. Так визжит собака, когда вместо куска мяса с остатками штанин получает крепким сапогом по чувствительному носу.
Визг перешел во вполне человеческий стон, затем послышалось яростное рычание, и наступила короткая тишина.
Орловский последний раз посмотрел на трупы.
Все-таки они действительно лежали вперемежку, бабы и мужики, сплоченные накануне желанием разорвать показавшуюся доступной добычу, а вместо этого соединенные теперь смертью.
И несколько детских фигур Георгий также разглядел. Не малышей, но и еще не юношей и девушек. Только борьба со вложенными нравственными установками уже прошла. На время или навсегда, подполковник не загадывал.
Он деловито двинулся назад. Не очень быстро, дабы люди не заподозрили пока неведомую опасность, но и не медленно. Не на прогулке же!
Хотелось же – помедленнее. Чтобы обдумать свои действия в связи с новыми обстоятельствами, наметить лучшие ходы в нынешней обстановке.
Будь с отрядом хотя бы одно орудие, Орловский не колеблясь приказал обстрелять бы село. Да так, чтобы нанести как можно больше разрушений.
Увы! Обещанное орудие прибудет хорошо если к завтрашнему обеду. Скорее же – к вечеру. Палить же по избам из винтовок – только патроны тратить. Ничего ты бревнам не сделаешь, разве щепок отколупаешь. Трехдюймовой гранатой хороший дом не развалить, куда же соваться с трехлинейным патроном?
Мелькнула мысль построить людей в колонну и пройтись сомкнутым строем по улицам. Что недоступно винтовкам, доступно огню. Да только в темноте посреди узких проходов между заборами недолго и нарваться. Налетят из засады, и что? Один залп, может, дать и удастся, потом же рукопашная. Еще неизвестно, у кого будут в ней преимущества, у ощетинившихся штыками людей или у проворных хищников.
Даже кавалеристов с факелами не пустить. Очень уж велик риск потерять их без особой пользы и необходимости.
И тут как стрельнуло. Минеры! Три винтовки и ружье-пулемет Шоша – не такое уж оружие, чтобы в темноте отбиться против волчьей стаи. Пока передернешь затвор, стремительные хищники будут рядом, а уж там…