— Ну раз твое, так и разбирайся с этим сама. Или папу позови.
Пару мгновений она с досадой смотрела на меня, сама прекрасно понимая, что владелицей была только по бумагам — а это слишком мало для места Темноты. Его нельзя купить лишь формально, оно само должно признать тебя.
— Ладно, согласна, — наконец проворчала Анфиса, — грабитель…
Я шагнул к надувающейся пузырями черноте, воздух у которой, казалось, вибрировал как перед взрывом. Стены вокруг словно кричали сотнями голосов — сотнями людей, которые погибли насильственно и которых не до конца смогла переварить Темнота, потому что они ей никогда не принадлежали. Я поднес руку к черной кишащей массе, и вопли стали еще громче. Ну что ж, пора вам успокоиться.
— Тише, — сказал я, чувствуя, как под ладонью лопаются пузыри, — новый хозяин здесь.
Змейки скверны жадно кинулись мне на руку, царапая, кусая, обжигая, будто пытаясь проверить, каков я на вкус. Они просачивались сквозь кожу, бурлили по венам, смешивались с моей Темнотой — и, поглощенные ею, затихали. Следом и крики становились тише — словно тонули в толще царящей вокруг Темноты, которая наконец-то смогла отпустить все неупокоенные души и дать им покой.
В последовавшей за этим тишине чернота стремительно отступила, оставив в воздухе лишь легкую темную дымку, и на месте кишащей массы появилась массивная старая дверь. Взявшись за холодную ручку, я распахнул ее и шагнул в подвал. По полу тянуло потусторонним холодом от возникшего в центре колодца, а стены сочились густыми черными каплями — место уже было готово плодоносить и зарабатывать деньги мне.
— А вообще это несправедливо, — моя новая бизнес-партнерша шагнула следом за мной, — Темнота предпочитает мужчин…
Я невольно усмехнулся. То есть ты думаешь, что не смогла сюда попасть, потому что ты — девочка? Как удобно-то искать причину не в себе.
Осмотрев подвал и убедившись, что тут все в порядке, мы закрыли дверь и в полной тишине покинули здание — кроме наших шагов, тут больше не было ни звука. Даже моя провожатая не издавала ни слова, топая рядом — однако, несмотря на «грабительские» условия сделки, ее личико было вполне довольным.
— Ну что, не зря съездил? — наконец заговорила она, когда старые коридоры остались позади. — А я и не такое могу… Просто вы, колдуны, кроме сисек, ни на что и не смотрите!
— Так ты показывай что-нибудь кроме, и я обязательно оценю.
— Ага, и отберешь восемьдесят процентов, — парировала Анфиса и быстро отвернулась, пряча улыбку. А то вдруг еще приму за комплимент.
Покинув владения, мы накрепко закрыли ворота. Затем я поднес руку с печаткой к табличке «Продано» и вложил в нажатие побольше Темноты. Дерево аж зашипело, будто его прижгли раскаленным железом, и на табличке отпечатался мой герб. Пока здесь нет другой защиты, он будет знаком для всех, кто захочет сунуться в это место, что сюда уже сунулся я — и им тут не рады.
Вскоре мы вернулись к дому, у ворот которого моя бизнес-партнерша нашла свою дрожащую потрепанную аномалию. Кот, жалобно мяукая, запрыгнул ей на руки и вместе с хозяйкой, пообещавшей в следующий раз принести проект еще выгоднее, отправился дальше. Я же даже не успел подняться по крыльцу, как в кармане задергался смартфон. Савелий позвонил как раз тот момент, когда я и сам собирался обрадовать его новой работой.
— Мессир, — непривычно нервно зачастил приказчик, — я на собрании сквернопродавцев. У нас тут большие проблемы. Можете подъехать? Они готовы ждать вас час…
Ах, они готовы ждать целый час. Как любезно с их стороны — кем бы они ни были. А главное разумно — дать себе целый час перед тем, как проблемы начнутся у них.
Ep. 11. Молодой босс (IV)
— Ситуация непростая, мессир, — сказал в трубке мой приказчик.
На самом деле ситуация оказалась предельно простой — нас хотели поиметь.
Пока Глеб вез меня в машине на собрание Союза сквернопродавцев, Савелий по телефону торопливо обрисовывал проблему. Если коротко, для новых членов этого славного Союза есть некая квота по продажам скверны, превышать которую нельзя. И эту квоту хотят сейчас навязать и мне, наплевав на тот факт, что я преемник прежнего мессира Павловского, а не случайный человек с улицы. Мол, раз отец не оформил меня официально, то я для них как бы и не существую — хотя всего два дня назад выставили мне счет на оплату очередного членского взноса. В общем, деньги в одну сторону, а уважение в другую.
— Но это, к счастью, не общее решение, — сбивчиво вещал из трубки мой приказчик. — Председатель и часть Союза на нашей стороне, примерно треть резко против, а большинство пока сомневается… В любом случае для начала голосования нужно высказать наше мнение.
О, не сомневайся, я выскажу.
«Ну что, — мысленно уточнил Глеб, прислушиваясь к разговору, — по-хорошему или как обычно?»
«Сначала по-хорошему. Все-таки большинство пока сомневается.»
Вскоре наша машина остановилась у старинного каменного особнячка на Васильевском острове, специально облюбованного для подобных дел. Пока друг парковался, я поднялся на второй этаж, где меня встретил встревоженный Савелий. Вдвоем мы вошли в парадный зал, очень напоминавший зал суда — со строгой деревянной обшивкой стен, стоящим в углу флагом империи, длинным столом в другом конце, где сидел председатель, и рядами скамеек перед ним, которые были густо заполнены людьми, так что кое-где те даже упирались локтями друг в друга. Воздух внутри был спертым и душным — кондиционер еле справлялся с такой толпой. Мой приказчик шепнул, что обычно народа меньше, но сегодня собрали всех. И все терпеливо сидели в ожидании меня, обмахиваясь листками бумаги — красные, потные, уставшие и напряженные. Казалось, посиди они тут еще с час — и половина сляжет с сердечным приступом. Ну вот зачем сами себе насоздавали проблем в такой чудесный летний день?
Я пересек порог, и вся эта пованивающая масса дружно повернула головы — пара десятков томящихся представителей крупных мессиров, как мой Савелий, и больше сотни мессиров помельче собственной персоной. Разница видна по тому, на какой руке участники собрания носили кольцо: на левой оно у собственников скверны, а на правой — у их приказчиков. Сколько из них, интересно, хотели купить мой дом? Сколько прислали мне письма с предложениями? И, похоже, не получив ответа, остались весьма раздосадованными.
Вереница взглядов сопроводила меня до трибунообразного стола, где сидел председатель Союза — такой же седовласый и благообразный, как и большая часть публики. Тут словно шло собрание клуба «для тех, кому за».
— Нас не устраивают эти условия, — с ходу сообщил я, заняв предложенное место за трибуной. — Если проблема будет решена в ближайшие пять минут, мы готовы закрыть на это недоразумение глаза.
По рядам тут же разлетелись снисходительные ухмылки, словно им читает стишок ребенок. Ну конечно, я же минимум лет на двадцать младше самых молодых из них. И что, они думают, поэтому меня можно обувать?
— Смотрю, мессир Павловский, — едко проскрипел знакомый голос из среднего ряда, — вы привыкли брать все, что вам захочется.
Повернув голову, я встретился с замутненным катарактой взглядом пузатого старичка из клуба — престарелого героя-любовника, чьи похождения я обломал. Вот же злопамятный дед — как-то не профессионально смешивать рабочие и личные вопросы. На его левом пальце сверкала массивная печатка, как бы говоря, что он мессир — однако не слишком важный и не слишком крупный: те вольготно сидят в первых рядах, а не трутся о чужие бока.
— Если же я проведу здесь больше, чем пять минут, — я обвел глазами остальной зал, — то квота появится у всех, кого я не пущу по миру.
Все ухмылки мгновенно стерлись, и по рядам пронесся возмущенный рокот.
— Тоже мне босс нашелся… — буркнул кто-то. — Молодой еще, молоко не обсохло!
— Да что у него есть, кроме этого кольца! — поддакнул другой.
Может, и немного — но, судя по тому, как вы все сидели и, истекая потом, целый час меня ждали, вполне достаточно. Больше, чем у вас. Ладно, так и быть, напомню. Вес ведь добавляют не морщины.