Лицо Хагема напоминало капустный кочан, который изрубил тесаком взбесившийся лавочник. Риордан был некрасив от природы, а Хагем был ужасен после Парапета. Эти рубцы на физиономии он заработал десять лет назад в кампании против Фоллса. Их оставил Математик, лучший боец «Голубой стали». Математик работал по науке, в основе его движений лежала геометрия. Когда Хагем возвращался с Парапета, от его лица отслаивались куски мяса после режущих ударов противника. Но Хагем пережил эту дуэль, а Математик нет.
В Альтарана было влюблено все женское население Овергора. Вьющиеся локоны пшеничного цвета, голубые с паволокой глаза. Он мог бы продавать свое семя в граммах за золотые слитки и превзошел бы в богатстве владельцев торговых домов. Но у Альтарана предплечья были массивней, чем напряженный бицепс среднего мужчины. Он работал тяжелым одноручным мечом, как шпагой. Его коронкой была сшибка клинков. За счет силы предплечья Альтаран продавливал защиту противника и наносил удар в шею, перерубая вены и артерии. Его противники не выживали. У Альтарана не было боевого псевдонима, но поединщики других держав называли его Карой небесной.
Злой. Яростный взгляд стеклянных глаз, сальные волосы и небрежная щетина. Горький пропойца. Он мог запросто пропить последний камзол, заложил бы у целовальника боевое оружие, если бы ему кто-то ему его доверил. Злой пил неделями. Его мышцы походили на перекрученные жгуты. Когда Злой возвращался к жизни от беспробудного пьянства, он мог тренироваться круглыми сутками, доводя до полного истощения спарринг-партнеров. Все дружины мира уважали Злого. Он рубился с неистовством дикого зверя. В его организме не было ни унции самосохранения. Злой мог разменяться в любой момент, принять рану, чтобы контратакой прикончить противника. На его тело было страшно смотреть. Он выходил на Парапет, пожираемый внутренними демонами и жаждой убийства.
Самым жестоким в когорте воинов Овергора считался Рисовальщик. Люди судачили иногда, кто быстрее он или Тамур. Многие склонялись к тому, что Молния быстрее, но никто не мог превзойти Рисовальщика в тактике. Он писал картины клинком, а холстом служило тело противника. Рисовальщик не разил. Он обескровливал. Росчерки его рапиры высверкивали рубиновые капли. Их градины жадно всасывал в себя песок Парапета Доблести. Мелкие раны, царапины. Рисовальщик чиркал острием рапиры по конечностям, не проходя в корпус. Капли падали, слабела рука противника. Высшим шиком для Рисовальщика было принудить соперника к сдаче или выбить из вражеского Мастера войны синий флаг. Рисовальщик не любил забирать жизни, хотя его часто называли садистом.
Молния Овергора. Воин с лицом ребенка и глазами убийцы. Безупречный. Великолепный. Или просто Тамур. Он пришел в Академию с улицы, добился аудиенции у Риордана и просто попросил с мольбой в голосе: «Научите!». Теперь его шпага пластает мгновения. Она отделяет их друга от друга. Тамур может клинком поправить прическу противника, отбросить в сторону непослушную прядь и тем же движением отделить ему одно легкое от другого.
Фермер. Продавленный ударом меркийского кистеня лоб. Гладиус в руке. Холщовый мешочек с клубнями гладиолуса на крепкой груди. Короткая дистанция. Блестящее фехтование. Фермер ненавидел людей. Он устал от их болтовни, лживого хвастовства и желания казаться кем-то. Более всего на свете Фермер презирал женщин. Люди гадали, что же они такого ему сделали. Фермер жил в загородном доме за пределами Овергора, окруженном бесконечными грядками, на которых росла земляника. Кроме земляники он признавал малину и устроил из нее живую изгородь вокруг своего поместья. Все свободного время Фермер читал. Он собирал собственную библиотеку, которая после его смерти по завещанию должна была быть распределена между овергорскими приютами для сирот.
Одним из самых эффективных поединщиков Овергора считался Принудитель. Но и одновременно самым непопулярным. В его стиле не было шика и всего того, что пробирает зрителей до дрожи. Да и внешность его не способствовала народной любви — белесые брови, мутные глаза, всегда неряшливая прическа, телосложение саранчи. Риордан взял его в основной состав за безусловный талант, а не за броский облик. Принудитель работал легким прямым мечом. Он разбивал им Парапет на сектора, по которым гонял своего противника. Он навязывал врагу собственную систему боя. Оппоненты терялись, забывали школу, Мастера войны заламывали руки. А Принудитель педантично выполнял свою работу. Риордан знал, что он шесть лет назад остался вдовцом и воспитывал в одиночку умственно неполноценную дочь. Жена скончалась при родах. Щипцы акушера сохранили ребенку жизнь, но повредили рассудок. Ни один газетчик Овергора не смел написать об этом статью. А мог бы и написать. Но при этом необходимо было сразу составить завещание. Потому что после любого пасквиля в адрес Принудителя вся Академия войны явилась бы к газетчику, чтобы с ним расправиться.
Он отказался от своего имени. Он забыл свою родню, потому что его проклял отец, когда он подписал рекрутский контракт. Его боевым псевдонимом стало слово Отблеск. Отблеск его изогнутого меча, с закругленным навершием. Он не имел собственного стиля. Им становился стиль противника во время поединка. Отблеск мгновенно подстраивался под манеру ведения боя своего врага. Вам случалось разбивать зеркало? Вам случалось разрубать мечом отражение собственного лица? Стекло взрывается осколками и сквозь зеркальную поверхность проявляется жуткий оскал смерти. А все потому, что вместо зеркала меч поражает пустое пространство. И оттуда, из пустоты Отблеск наносит свой решающий удар.
Криола иногда называли Щитом. Он обижался на это прозвище, поэтому оно и не прижилось. Криол считался в Овергоре мастером блока. Завлекание стало его стратегией боя. Поединок превращался в исповедь, противник в грешника, а Криол в духовника. Достать его не представлялось возможным. Его оружием был палаш, которым Криол владел с виртуозностью цирюльника. Враг беспрестанно атаковал, поединщик Овергора парировал все выпады с приклеенной на устах улыбкой, в которой жизни было не больше, чем в мертвящем свете полной Луны. Криол смог бы обороняться сутками напролет. Его выносливость не имела границ. И как только у противника начинала наливаться тяжестью рука, Криол переходил в атаку. Щит становился мечом, в глазах врага отчаяние сменялось мольбой. Обычно Криол наносил финальный удар в колено и советовал оппоненту сменить профиль. На нем не оборвалась ни одна жизнь, но закончилось несколько многообещающих карьер.
Все они вместе — девять овергорских поединщиков. И вместе с Риорданом — боевая десятка королевства. Девять мужчин, прошедших через многое, смотрели на своего лидера и ждали его напутствия. Риордан сделал маленький шаг вперед. Остальные, как по команде, сомкнулись вокруг Мастера войны так, что их плечи соприкасались.
— Мне раз приходилось провожать вас на поединки, — начал Риордан. — Я просил вас биться за Овергор и за самих себя. Но сегодня особый случай. Крайонцы клялись, что будут воевать честно, но видно уж такова их натура, что честно они не могут. Много лет я оплакивал своего пропавшего младшего брата. Вы наверняка знаете об этом.
— Да! — выкрикнул Тамур. — Стогнар пропал около пятнадцати лет назад.
В его голосе звенел предбитвенный настрой, усиленный настойками доктора Арильота.
— Верно, — спокойно подтвердил Риордан. — Пятнадцать лет прошло с той поры. Но, как я узнал всего пару недель назад, он не пропал. Эти мерзавцы выкрали его. Они внушили ему ненависть к Овергору. И в этой кампании он выйдет на Парапет против нас.
Над боевой десяткой Овергора взвился невидимый вихрь гнева. Обычно бесстрастные лица поединщиков исказились в гримасах ярости.
— Бесчестные мрази, — подвел итог общим мыслям Злой.
— Что вы хотите, Мастер? — спросил Альтаран. — Что нам с ними сделать?
— И как быть с вашим братом? — добавил Тамур.
Мастер войны на мгновение опустил голову. Он не смел просить своих бойцов, чтобы оставили Стогнару жизнь, потому что их собственная в этот момент будет стоять на кону. «Стреножить жеребчика» должен он сам. Это его выбор и его удел. Остальные пойдут на Парапет свободными от обязательств. По-другому просто не могло быть.