– Дяденька!.. – разбойник заподозрил худшее и заныл.

– Прыгай, кому сказал?! Убирайся на все четыре стороны, пока я не передумал! Ну!..

Пленник понял, что убивать не будут, и, не дожидаясь остановки паровоза, опрометью бросился в темноту.

Сам бы он, скорее всего, поступил иначе.

Что ж, у Орловского были все основания быть довольным. Живой, как ни странно, невредимый, даже с трофеем.

Под трофеем подразумевался оставленный себе маузер. «Смит и Вессон» был отдан бородачу.

– До Смоленска далеко?

– Таким ходом с полчаса будет. Только вода совсем кончается. Мы должны были заправиться в Рудне, а там… – виновато пожал плечами машинист.

– Ничего. Наберем на какой-нибудь станции. Что хоть в Смоленске творится? Давно там были?

В нынешнем бардаке железные дороги, как ни странно, кое-как еще действовали. Пусть без расписаний, без гарантий, что не высадят на первой же станции, а то и не выкинут на ходу из вагона попутчики, но все-таки…

– Недели две. Там сейчас столица… – машинист усмехнулся.

– Какая столица? – не понял Орловский.

– Смоленской губернской демократической республики, – не без запинки отозвался машинист.

– Что за бред? – опешил Георгий.

Он-то уже понадеялся, что власть как-то сумела собраться и на время перебралась из охваченного ужасом и всеобщей резней Петрограда в губернский город, чтобы оттуда начать свое победоносное возвращение на бескрайние российские просторы.

– Так ведь это, самый натуральный, – подтвердил машинист. – Собрались несколько бывших депутатов, всякие представители разных партий и единогласно выбрали себя правительством. Теперь постоянно выступают на митингах, ругают старую жизнь и хвалят нынешнюю свободу.

– А кроме митингов? Что, там все хорошо?

– Какое хорошо! Порядка как не было, так и нет. Заводы встали, по ночам на улицу не выйдешь, разве что днем хоть пройтись можно. Да и что за республика? За пределами города вообще никакой власти не встретишь. Никто ни о каком правительстве не слышал и слышать не желает. Но лучше уж так, чем совсем никак, – неожиданно закончил машинист.

– А в Москве?

– В Москве, говорят, война. Попервоначалу там юнкера пытались какой-то порядок навести, так их разгромили. Теперь разные банды промеж собой воюют, ну и всем прочим достается. Убивают кого ни попадя. Кого ограбят, кого – так, от скуки. Трупы на улицах валяются, смердят, а убирать некому.

О Первопрестольной Орловский уже слышал, но надеялся, что все это слухи, рожденные ничего не видевшими людьми. Благо слухов этих гуляло, один другого страшнее. Телеграф случайно или намеренно был уничтожен, и теперь каждый выдумывал, что мог.

Хотя порою Орловскому наяву встречалось то, что не могло пригрезиться даже самому больному воображению.

Но машинист отнюдь не производил впечатления выдумщика. Его коллеги должны были волей-неволей доставлять поезда до первопрестольной столицы, и уж они-то наверняка снабжали своих товарищей правдивой информацией.

– Скоро станция, – предупредил машинист. – Только вы, ежели что, нам подмогните.

Чувствовалось, что после Рудни машинист стал опасаться другой такой встречи.

– Это уж само собой, – успокоил его Орловский и демонстративно передернул затвор винтовки. – Иван Захарович! Вставай! Дело может появиться!

– Что?

Пока шел допрос, Курицын удалился на тендер и там задремал.

– Вставай, говорю! Тут станция будет, надо водой заправиться. Мало ли что…

Иван Захарович немедленно появился в будке. Шинель его была помята, но лицо выглядело достаточно бодрым, словно он совсем не спал.

Вопреки опасениям станция оказалась мирной. Никто никого не досматривал, никто не пытался напасть. Лишь кто-то из мелкой начальствующей сошки попытался задержать в своем распоряжении одинокий паровоз, да и то, едва увидел за спиной машиниста вооруженного до зубов Орловского, махнул на это дело рукой.

Орловский по-дружески предупредил начальника о появлении в Рудне банды и посоветовал до поры до времени не отправлять составы в ту сторону.

– А я-то что? – вздохнул железнодорожник. – Я, конечно, скажу всем, но дальше их проблемы. Задерживать у меня нынче прав нет. Тут, если что не так, любой готов штык тебе в брюхо всадить. – Он красноречиво посмотрел на винтовку за плечами Орловского.

– Нападения банды не боитесь? – Намек был проигнорирован.

Железнодорожник выразительно вздохнул. Глаза его были печальны, но сказал он совсем другое:

– У нас Смоленск совсем рядом. Там какое-никакое, но правительство. Помогут, если что.

Только уверенности в его голосе не чувствовалось.

Оставалось кивнуть в ответ и удалиться.

И осталось загадкой, что удерживает на посту этих людей? Жалованье платить им было некому, пассажиры давно ездили без билетов, и создавалось впечатление, что железная дорога существует по инерции.

Один из последних осколков погибшей цивилизации…

Потом в предутренних сумерках по сторонам стали проплывать смутно различимые дома, рельсы стали разветвляться, расходиться широко в стороны, и наконец впереди выплыло здание вокзала.

Смоленск…

Большой город чувствовался повсюду. Несмотря на ранний час, вокзал был до отказа заполнен народом. Разнообразно одетые люди занимали залы, вповалку спали на лавках, подоконниках, прямо на полах. При этом никакого чинопочитания не было. Одна и та же публика была и в первом классе, и в третьем. В зале первого класса вовсю работал буфет, и длинная очередь людей самых разных чинов и состояний тянулась к нему бесконечной лентой.

Орловский невольно ожидал уже привычного беспорядка, но вели себя ожидающие сравнительно прилично.

Может, потому, что было еще рано?

– Куды теперь?

– Не знаю, Иван Захарович, – искренне ответил Орловский. – Наверное, надо найти представителей правительства и сообщить им, какие безобразия творятся на территории губернии.

– Как же! Примет нас энто правительство! – Курицыну хотелось сердито сплюнуть, но всюду были люди.

Такая простонародная память жила в нем, что Орловский едва не рассмеялся.

– Может, и примет. Ты, Иван Захарович, как знаешь, а я не прочь задержаться здесь на пару дней. Снять какой-нибудь угол, принять баньку, хоть отоспаться немного с дороги.

– Баньку… Баньку принять неплохо… – Курицын сдвинул на затылок папаху. – С самого госпиталя не мывшись.

– Вот и я о том. – Орловский упомянул о баньке машинально, но теперь почувствовал, как чешется давно немытое тело.

Да и вообще, хотелось хоть немного побыть в покое, без дорожной суеты, если можно назвать суетой достаточно кровавые приключения.

Но для начала не мешало бы подкрепиться, и два воина, не сговариваясь, пристроились в хвост очереди.

Очередь двигалась медленно. За время, прошедшее после отречения государя, люди успели привыкнуть к стоянию в бесконечных толпах, и никто не сетовал по этому поводу.

Сколько прошло времени, ни Орловский, ни Курицын не знали. Спешить им все равно было некуда. Стояли, посматривали по сторонам, пытались понять, насколько серьезна существующая здесь власть.

Все на вокзале напоминало первые дни свободы, когда прежние порядки пали, однако некоторые их следы еще оставались. Вот и здесь. И само здание, и вся прилегающая территория явно не убирались ни разу за прошедшие месяцы. Нигде не было прежней государственной символики, часть стекол заменяла фанера, и в то же время пока нигде не валялись убитые, а среди толпы порою можно было увидеть даже офицерские погоны.

Выбор в буфете был невелик, а вот цены кусались. Но с последним ничего поделать было нельзя. Набрали бутербродов, взяли по два стакана чаю и со всем этим в руках отправились на поиски свободного места.

– У меня во взводе приятель был отседова, – когда им удалось устроиться на краешке подоконника, вспомнил Курицын. – Просил заезжать, коли буду в его краях. Даже адрес давал. Дай Бог памяти.