Лишь отойдя, едва не отбежав, на некоторое расстояние, люди перевели дух и повалились на песок. Силы почти одновременно оставили каждого из шестерых, а боль вдруг объявилась и с удвоенной силой принялась за прерванную ненадолго работу.

Пустили по кругу флягу покойного сержанта, и все дружно следили, как бы кто не отпил лишний глоток. Взгляды были настолько красноречивы, что проявлять эгоизм было откровенно опасно – да, опрокинуть внутрь страждущего организма спасительную влагу еще реально, только как бы остальные тут же на месте не прибили за подобное святотатство.

Если подумать – странно, что в мире столько мест, где полно воды, простой и газированной, на небе не светит яростное солнце и не надо прятаться посреди пустыни!

Какого черта понесло отдыхать сюда? Лучше уж париться среди каменных громад Москвы и Нью-Йорка! Для здоровья полезнее.

– Идти надо, – прохрипел Нелюбин, с некоторым трудом поднимаясь на ноги.

Против подобного предложения возражений не последовало. Зато против действий восстали тела. Не чувствовали они сил брести непонятно куда, да еще и по жаре.

– Пошли, – поддержала врача Бритни.

Она восприняла прозвучавшие слова как вызов мужчины, заведомо считавшего себя сильнее любого существа противоположного пола, даже одетого в военную форму. Смириться с дискриминацией, хотя бы косвенно признать чужую правоту, мулатка не могла.

Третьим вставшим на ноги был Айзек. То ли сказался активный отдых, который маклер предпочитал, то ли просто хотелось жить чуть больше, чем остальным.

Впрочем, вторая троица тоже не заставила себя ждать или упрашивать. Пусть тела молили о продолжении привала, но головы прекрасно помнили о побоище, произошедшем неподалеку, и потому понимали необходимость идти даже через силу.

И они шли. Изредка – сравнительно тесной группой, но чаще – далеко растянувшейся вереницей, в хвосте которой всегда была Летышкина.

Ну не привыкла правозащитница к пешим переходам, да еще в такой обстановке! Да и откуда?..

Утром все проснулись еще более уставшими и разбитыми, будто и во сне продолжали бесконечное движение по бескрайней пустыне. И о каком отдыхе можно говорить, когда с наступлением темноты все просто попадали прямо на песок, да так и ворочались всю ночь. И жестко, и холодно. Лучше мешки таскать, чем так отдыхать. Но никто не спрашивал.

Бритни первым делом привычно принялась за чистку винтовки. «М16» – штука капризная, не уделишь внимания, и тут же превращается в бесполезную палку.

– Надо идти, пока солнце не стало припекать в полную силу, – Погранов кое-что слышал о пустыне и теперь попытался взять бремя власти в свои руки. На правах самого знающего.

– Не могу, – призналась Летышкина. – Нога совсем распухла.

– Как – не могу? Мы тебя что, нести обязаны? – возмутился журналист.

– Может, еще отдохнем? Пройдет же она, обязательно пройдет. – Женщина почувствовала обращенную на нее неприязнь спутников.

Без того тяжело, а тут еще дополнительная обуза!

– Потом жарко станет. Умные люди путешествуют утром и вечером, а отдыхают днем, – пояснил Григорий Яковлевич. – Да и какой смысл был уходить, если останемся здесь?

Правозащитница вздохнула. И оставаться – гибель, и идти невозможно.

Но пассажиры, ругаясь про себя, уже начали подниматься, и Летышкиной не оставалось ничего иного, как последовать общему примеру.

– Ничего. Тут главное – первые шаги. Потом нога расходится, и станет легче, – успокоил ее врач.

– У-у-у!.. – тихонько завыла Летышкина.

– Терпите. Вон Бритни мало того что терпит, так еще и всю амуницию на себе тащит.

– Так она здоровая, – заметила правозащитница. – У них там о людях думают, вот они и крепче наших.

– Глупостей-то не надо, не на митинге, – отмахнулся Нелюбин. – Кто вам мешал заниматься спортом? А всяких толстых да немощных у них не меньше нашего. Или сами не видели?

Женщина лишь вздохнула. Она всегда считала физические упражнения, а уж тем паче – физический труд уделом бедняков, и теперь впервые пожалела о прежних взглядах.

Несладко было всем, невзирая на национальность, пол и прочие отличия. Во рту царила сушь. Такая, что язык казался шершавым и распухшим, и не было даже слюны. К тому же напомнил о себе голод.

Вчера было не до еды. Жара, усталость, шок после аварии, вид убитых – слишком много факторов, которые напрочь отбивали аппетит. Зато сегодня захотелось есть.

– Так мы скоро превратимся в каннибалов, – горько пошутил Погранов.

Он как раз поравнялся с Нелюбиным и потому произнес фразу на русском.

– Не превратимся. Для этого требуется определенный уровень скотства, а мы до него скатиться попросту не успеем, – не принял шутку врач. – Жажда убьет нас намного раньше.

Отвечать журналист не стал. Все усилия уходили на перестановку ног, медленное движение куда-то вперед, и дыхания не хватало.

Позади раздался короткий вскрик, и мужчины поневоле оглянулись. Летышкина упала на песок и теперь полулежала, протягивая к уходящим руки.

– Вставайте. – Нелюбин с трудом заставил себя вернуться. – Остановка – смерть. Мы должны идти, что бы ни случилось. Единственный шанс – выйти к какому-нибудь поселку.

– Я не могу…

Но доктор помог ей подняться, чуть поддержал, а потом пошел рядом.

– Мы никуда не придем. Мы все погибнем в пустыне, – промолвила правозащитница. – Стоит ли стараться?

– Стараться стоит всегда. Думаете, остальным легче? Вон воительница вообще на себе тащит бронежилет вместе с каской.

– Лучше бы бросила, дура, – выдохнула Летышкина.

– А вдруг за утерю казенного имущества с них удерживают стоимость в десятикратном размере? – чуть улыбнулся Нелюбин. – Взбодритесь. В конце концов, с нами Египет точно пока не воюет.

На какое-то время женщина если не взбодрилась, то хотя бы взяла себя в руки и старательно шла позади всех.

Компания вообще передвигалась очень медленно, и чем дальше, тем реже и короче становились шаги.

– Мне кажется, наша мисс скоро окончательно свалится, – поведал Нелюбин Айзеку.

Тот лишь едва махнул рукой, мол, и хрен с ней. Нам-то какая разница?

– Вдруг аборигены наткнутся? Она же всех заложит, если еще будет жива, – чуть развил мысль врач.

Маклер на мгновение задержал взор на собеседнике, а затем буркнул:

– Это – к Бритни. При чем здесь я?

Между тем светило уже принялось за привычную работу, и пустыня понемногу стала превращаться в нечто раскаленное, практически неприспособленное для жизни.

– Привал!

Пассажиры повалились, как шли, и только фляга в руках Нелюбина, та самая, которая принадлежала сержанту, побудила людей сбиться в кучку.

– По маленькому глотку, – предупредил врач и, подавая пример, едва припал к драгоценному сосуду.

Остальные следили за действом жадными взглядами.

– Не надо нам было уходить, – просипел Айзек. – Может, нас бы уже нашли.

– Вы слышали вертолеты? Нет? А ведь мы не так далеко, – нашел в себе силы возразить Нелюбин.

– Все равно. Нет здесь никаких поселков.

– Должны быть. Мы не в Сахаре. Главное – двигаться.

– Не могу!.. – провыла Летышкина.

Голос шел из глубины души. Остальные путники еще как-то держались, хотя вид у них был из тех, про который говорится: краше в гроб кладут.

– Надо. Остановка – смерть.

– Давайте хоть отдохнем. – Летышкина с мольбой оглядела невольных сотоварищей. – Немного. Сами же говорили: в жару здесь все отдыхают. А вечером пойдем.

– Не будет у нас вечера, – твердо и бескомпромиссно отчеканил Нелюбин. – Или мы встаем сейчас, или остаемся здесь.

– Тогда оставьте меня. Дайте немного воды. И все. Может, меня найдут. Не станут же арабы убивать женщину! – Можно сколько угодно твердить о феминизме, но в трудную минуту почему-то всегда вспоминаются прежние отношения между полами.

– Предать хотите? – поинтересовался доктор.

Остальные пока молчали, но в их молчании чувствовалось согласие с позицией врача.