— Мой приказчик говорит, что ты ему нагрубил.
— Небольшое непонимание… — спешно проблеял тот.
— Если вдруг возникло непонимание с тем, кто носит этот знак, — я показал свою печатку, — то непонимание возникло и со мной. И это уже мне решать, насколько оно небольшое.
— Но…
— Хочешь непонимания со мной?
Он аж сглотнул застрявшие поперек горла оправдания и нервно переступил с ноги на ногу, понимая, что если продолжит выделываться, ему потребуется уже не моя защита, а защита от меня.
— Извинись перед моим приказчиком, — подытожил я. — Причем так, чтобы он проникся. Тогда я решу, что с тобой делать дальше. И будь готов, что процент станет выше.
— Конечно, мессир, — на этот раз проситель глубоко поклонился. — Я так и сделаю, — и проворно скрылся.
Люди вокруг тут же вернулись к своим делам, усердно изображая, что не подслушивали и не подглядывали — но, судя по лицам, зрелище вышло именно таким, какого они и ждали. Взгляды в рядах проводили нас до самого выхода. Вот она, доля мессира — нигде не оставаться незамеченным. Репутация — вещь не быстрая, она не зарабатывается сразу, но одной сколопендры оказалось вполне достаточно, чтобы запустить процесс.
Скоро каждая псина будет в курсе, что новый мессир Павловский намерен продолжить славные традиции старого. Так что продолжайте уважать и бояться.
Пообедав, мы приехали домой. Пустая гостиная сверкала чистотой — работницы навели порядок и ушли, и, похоже, обошлось без происшествий. Дарья в гостиной тоже не обнаружилась. Нашлась она неожиданно там, где ее не должно быть в принципе — в моем кабинете, у моего стола, с моей книгой в руках, которую я вообще-то держал в ящике — опять же моем. Ибо этот самодельный томик явно не для твоих пытливых глазок.
— А в Синоде разве не учат не трогать чужое? — уточнил я.
Захлопнув книгу, наша мадам торопливо повернулась ко мне. Однако вместо растерянности или смущения, подобающих случаю, в ее глазах лишь назидательная суровость.
— Как сотрудник Святейшего Синода, — известила она, — в пределах своей компетенции, а этот дом — моя компетенция, я могу делать все что угодно, в том числе и проводить обыск.
Ничего себе заявочка. Лучше бы кухню обыскала, обнаружила что-нибудь в шкафу и приготовила ужин. Подойдя, я выдернул книгу из ее загребущих пальчиков.
— Все, обыск закончен.
Дарья задумчиво проводила томик, перекочевавший из ее рук в мои.
— Судя по тому, что я там прочла, — после паузы выдала она, — твой отец хотел сделать из тебя монстра.
Можешь радоваться, он бросил эту затею — вместе со мной.
— Я не буду спрашивать, — тоном заботливой старшей сестрички продолжила она, — что эта книга делает здесь. Это и так понятно. Просто имей в виду, большинство из того, что в ней написано, — высокоуровневое колдовство, на освоение которого люди тратят десятки лет. И если рискнешь применить это без надлежащей подготовки, это может тебя убить.
Ха. Напугала. Да я уже треть всего этого применяю без надлежащей подготовки, и, как видишь, все еще жив — причем не я один.
— А здесь что? — Дарья с подозрением уставилась на сверток у меня под мышкой.
— И это хочется обыскать?
— Порой с тобой невозможно разговаривать, — пробурчала наша мадам.
— Разговаривать со мной намного легче, — заметил я, — если начинать разговор не с обыска. Имей в виду.
Вместо ответа она закатила глаза и наконец покинула мой кабинет. Я же положил сверток на стол, сорвал печать и, сняв бечевку, развернул хрустящую бумагу. Под упаковкой обнаружилась небольшая деревянная коробочка с резными стенками. Я осторожно открыл ее, готовый прибить крышкой и чернотой с пальцев все, что бы оттуда не вылезло. Но ничего не вылезло — внутри лежало лишь овальное зеркало с изящной серебристой окантовкой, отлично бы смотревшееся на стене будуара столичной модницы. Сзади красовались две сплетенные буквы «СК» — видимо, инициалы мастера. Некоторое время я крутил находку в руках, потирал серебро, вглядывался в свое отражение — однако ничего необычного так и не ощутил. Никаких явных признаков Темноты. В подарок, что ли, кому готовил?
Отложив зеркало, я взял шкатулку, купленную сегодня в одной из лавок, и засыпал в нее все перстни Змееуста, которые у меня остались, а так же те, которые утром вывез из его дома. А затем убрал ее в верхний ящик, заставив отцовскую коробочку немного подвинуться. Интересно, сколько столичных колдунов вынужденно хранят свои побрякушки в моем столе? Забрать свое пока рвался только один. Остальные очевидно умнее.
Сев в кресло, я подхватил грубо сплетенную книгу, ставшую поводом для недавнего разговора. Монстра, говоришь…
— А что это? — спрашивал в детстве я, когда отец с треском вырывал страницы из другого томика, готовясь вшить сюда.
— Это твое будущее. Освоишь это — и станешь самым крутым.
— Круче тебя?
— Вот как освоишь, — ухмылялся он, видимо, в принципе не веря, что такое возможно, — так и посмотрим…
Иронично, но эта книга сама по себе напоминала монстра, сшитого из разных кусков и стянутого толстой нитью в одном грубом переплете. Внутри была настоящая мешанина из обрывков множества других книг. Различались шрифты, картинки, высота и ширина страниц, их цвет и состояние — одни были белые хрустящие, другие пожелтевшие, словно совсем древние. Но все безжалостно выдергивались из первоисточников и вшивались отцом в этот самодельный мануал. Некоторые листы были на иностранных языках — порой попадались даже вязь и иероглифы. Он собирал эти кусочки по всему миру во время своих бесконечных разъездов. На полях постоянно мелькали комментарии, сделанные знакомым корявым почерком — «начать отсюда», «выучить в первую очередь», «отлично для нападения». Вот только для кого это все? Для меня или для себя?
Я листал отцовскую книгу и не знал, радоваться или огорчаться. У него на самом деле были на меня планы — хотел превратить меня в свое секретное оружие, временное вместилище душ, которые выгодны ему. Ведь так удобно убить врага и сделать своей послушной марионеткой, а потом расщепить его душу и отдать Темноте, когда он больше без надобности. Сколько таких душ можно вместить? На одних страницах заявляли, что до десяти, на других обещали гораздо больше — никто не знал наверняка.
Жнец, душелов, душеприказчик — у дара, который мне щедро отсыпала Темнота, много названий. У каждого языка, пожалуй, свое — настолько нет единого понимания. Сходились все лишь в том, что этот непонятно кто может удерживать души — этакий вокзал для завтрашних мертвецов. Камера хранения на короткий срок, а не банковская ячейка на века. Я же хранил душу Глеба очень долго и собирался хранить еще дольше, что обычно не принято.
На эту тему даже обнаружилась целая страница, измалеванная корявым почерком, словно отправляющим послание в пустоту: «Только идиоты будут держать чужую душу долго!» А что ж ты это не вырвал-то и не отправил мне в конвертике? Вдруг бы я проникся.
Вообще, Темнота не слишком в восторге, когда кто-то надолго удерживает чужую душу. Этот занудный шепоток «отпусти ее, станешь сильнее» как раз отсюда. Зараза ждет, что принесешь ей жертву, но чтобы держать, да еще годами… Удерживать у себя души — это прерогатива Темноты, и она не особо любит конкурентов. Однако своим человеческим порождениям иногда дает такие возможности. Будь иначе, не превращала бы девушек в пифий и не подкладывала бы под тех, от кого желала наследников.
А самое ироничное во всем этом, что то, что отец вырывал у Темноты с трудом, она мне дала просто так, щедрым бонусом. А он никогда не задумывался, вдруг Темнота выбрала его только для того, чтобы он стал моим отцом? Скажи я ему такое, получил бы самый смачный подзатыльник из всех.
Еще некоторое время я листал книгу, которую отец дополнял и после того, как послал меня. Для кого? Хотел меня вернуть, надо было по-другому. Хотя о чем это я? Ничего он не хотел.
Рядом задергался смартфон, словно возвращая в реальность, где я нужен. Уля прислала новый снимок, в открытую намекая, что уже вся извелась без меня. Лукаво улыбаясь, она стояла перед зеркалом в моей прежней спальне в дядином доме. Темные волосы игриво рассыпались, скрывая плечи — зато все остальное было открыто, и из одежды на ней имелись только черные чулки в крупную сеточку.