— Вообще-то, — кокетливо протянула их обладательница, — я хотела показать тебе свою растяжку. Уверена, не все идеальные девушки так могут…

Ой, как кого-то зацепило. Что ж, с удовольствием посмотрю, чем ты меня хочешь впечатлить.

Должен признать, это действительно вышло впечатляюще. Стоны, казалось, витали по спальне и пару минут спустя, после того как мы закончили. Растяжка у нее была великолепной, поцелуи горячими, ласки увлеченными — с какими отдаются после долгого перерыва тем, о ком мечтали все это время. Секс получился невероятно сладким и был еще слаще от того, что все это делалось, чтобы понравиться мне как можно больше. Люблю, когда люди пытаются мне угодить — особенно девушки — особенно в постели.

— Ну как, — спросила Ника, едва отдышавшись рядом, — не хуже идеала?

Светлые локоны разметались по соседней подушке. Гибкое нежное тело все еще слегка подрагивало на смявшейся простыне, а красный след ее губ теперь украшал меня повсюду: лицо, шею, руки, живот и гораздо ниже.

Я поймал ее взгляд, подернувшийся легкой истомой — такой же приятно вымотанной ощущалась и ее душа во мне, чьи дрожь и трепет я чувствовал в самые пиковые моменты.

— Переезжай ко мне, — сказал я.

Светлая голова даже приподнялась с подушки.

— Зачем это тебе? — тихо спросила Ника.

— Я привык, что все мои люди рядом.

Она задумчиво прикусила губу.

— Да и разве тебе нравится жить одной?

Лично я еще не встречал людей, которым это нравится. А жить в моем доме ей ничего не мешало: скверна ей точно не навредит. Да и если подумать, частично она и так уже жила в моем доме — вместе со своей душой.

— А твоя девушка что скажет? — Ника плавно перекатилась со спины на бок и подперла голову локтем. — Она даже не пришла сегодня в ресторан. Ревнует?

Скорее боится. Что ты ее затмишь. Вот такая она у меня наивная.

— Когда в жизни происходят перемены, — заметил я, — всем нужно время. Так что подумай над моим предложением.

— Подумаю, — пообещала моя балерина и, закинув ногу на меня, на этот раз взобралась сверху, видимо, выбирая позу, в которой лучше думается.

— Я не хочу, чтобы он просто тобой воспользовался…

Так однажды сказал отец, когда Ульяна утром прошмыгнула в свою комнату, а тот сидел в углу, ожидая ее, явно зная, что его шестнадцатилетняя дочь провела ночь не у себя. Вышло неловко, но она не считала, что должна краснеть. Уже тогда это была не детская влюбленность и не мимолетная интрижка. Это было нечто гораздо большее, чем бушевавшие гормоны.

Удивило лишь, что отец уже и сам знал, кто из Павловских. Сказал, понял по тому, как этот бесстыжий нахал на нее пялится. Когда она входила в гостиную, где были все четверо — Сеня не отрывался от книги, Глеб от смартфона, Женя с тоской провожал ее глазами, а вот самый младший без всякого стеснения ими раздевал. Отец сказал, что уже хотел подойти и отвесить ему подзатыльник, но потом увидел, как смотрит в ответ она, и решил не вмешиваться. Только попросил подумать, стоит ли оно того.

Ответ Ульяна знала и тогда. Стоит — каждой секунды времени, проведенной рядом с ним. И не особо волновалась, когда он проводил время с кем-то еще. До этого момента.

Блистательная, роскошная, популярная, мечта любого столичного мужчины — такая эта Ника Люберецкая. Встретиться с ней сегодня лицом к лицу было страшно, но теперь от одной мысли, что он сейчас наедине со светской дивой, становилось тошно. Будто сама лично отдала его в руки другой, которая — а в этом не было никаких сомнений — точно найдет, как этим воспользоваться.

Стараясь отвлечься, Уля прошлась по дому, казавшемуся особенно мрачным по вечерам. А сегодня здесь было еще и слишком тихо — лишь в гостиной играла в приставку Агата, да рядом под диваном валялась эта несносная ручища. Два огромных темных пальцах постучали у ее ног, когда Ульяна проходила мимо. Сделав вид, что не заметила, девушка направилась дальше — только так с этой аномалией и можно жить.

Она зашла в кабинет и прикрыла дверь, а затем огляделась, ища хоть частицу пыли, чтобы протереть и успокоиться. Но в последнее время ее визиты сюда стали такими частыми, что все уже просто блестело чистотой — что шкафы, что стол смотрелись отполированными, даже ручки кресел сверкали. Взгляд привычно упал на зеркало на стене в витиеватой серебряной раме. Уля задумчиво подошла к нему и замерла — и снова девушка в отражении казалась уверенной и сильной, способной отстоять свое. Такую никто не променяет даже на самую шикарную профурсетку.

— Твое место не займет никто, — глядя в зеркальную гладь, Ульяна медленно повторила его сегодняшние слова, сказанные перед отъездом. — Оно только для тебя…

И девушка в отражении произнесла это вместе с ней — уверенно и четко, заметно успокаивая. Глупо, конечно, общаться с зеркалом, но подруги, с которой все это можно обсудить, у нее не было. Не с Агатой же говорить, в конце концов. Что она вообще понимает?

— Ты для него особенная, — сказала Уля, и девушка в отражении повторила, словно подбадривая.

Ульяна перевела дыхание, чувствуя, как с каждой секундой все больше расслабляется.

— Ты всегда будешь рядом с ним, — улыбнулась она.

Однако девушка в отражении не улыбнулась. Серые глаза внезапно прищурились, а губы разомкнулись, отчетливо произнося ее же голосом:

— Ты умрешь…

Уля испугано вздрогнула. Миг — и девушка в отражении испуганно вздрогнула, будто все это ей просто показалось, будто было лишь игрой встревоженного воображения. Что по ту, что по эту сторону зеркальной глади пальцы мелко задергались — и уверенности и силы сейчас не было нигде.

Торопливо отвернувшись, стараясь не оглядываться, Ульяна вернулась в гостиную. Собственный голос все еще стучал в висках, повторяя последние слова. Руки противно тряслись. Как вообще можно было так перенервничать?

— Видела? — вдруг повернула голову Агата, отложившая в сторону приставку и что-то изучавшая на смартфоне.

Пытаясь дышать спокойно и ровно, Уля подошла к ней и взглянула на экран, где был открыт знакомый аккаунт в соцсети с новым снимком, выложенным сегодня вечером. В кадр попали белоснежный сверкающий кафель дамской комнаты, полотенца с вышитым золотом названием «Империал» и огромное зеркало в цветочной раме, в отражении которого позировала Люберецкая. Прическа из светлых локонов эффектно обрамляло лицо, фигуру умело подчеркивало ярко-красное платье с подолом в форме бутона, не менее красные губы аж напрашивались на поцелуи, а на груди сверкала брошь с его знаком. Снизу же шла приписка для трех миллионов фанатов — «Ужин с моим мужчиной».

— Мне вот интересно, — продолжила Агата, — а что бы она написала, если б ты пошла? «Ужин с моим мужчиной и его женщиной»?

— Смешно, — без улыбки ответила Уля, чувствуя, что даже собственный голос сейчас пугает.

— А правда, — не отставала собеседница, — чего ты не пошла?

Взгляд нехотя прошелся по снимку на экране, откуда самоуверенно смотрела звезда столичных сплетен. Ощущая, как дрожь сменяется досадой, Ульяна отвернулась. Да она на фоне этой примы просто померкнет. Что может противопоставить ей обычная деревенская девчонка? Так шикарно она не выглядела ни разу и даже не знала, сможет ли — у этой же весь лоск был как будто врожденным, дававшимся без малейших усилий.

— Рано или поздно он приведет ее сюда, — бесстрастно заметила Уля.

Лучше бы, конечно, позже.

— С чего ты взяла? — оживилась Агата.

— Он не оставит тех, кому нужен.

Глаза собеседницы пытливо сощурились.

— И что, совсем не ревнуешь?

— Та жизнь, к которой принадлежит он, — помедлив, ответила Уля, — намного шире, чем та, к которой я. Я хочу быть с ним, а потому признаю эти границы.

— Ой, все, — отмахнулась ведьмочка. — Мозг заболел… Будто с Костей поговорила. Тот же эффект!

В следующий миг гостиную словно затянула гигантская тень, а затем с диким треском разлетелись стекла, и сквозь выбитые окна в дом влетели два огромных темных пса с пылающими чернотой глазами — одновременно полными и пустыми, как тогда.