Вечерами Риордан вносил последние штрихи в уже готовый проект Большой реформы. Он ждал назначения нового визира, чтобы отправить ему свою работу на утверждение и заранее сочувствовал будущему первому министру, поскольку на того свалится нечто глобальное по сути затеи и ее последствиям.

О Ноа он по-прежнему старался не думать, но это удавалось не всегда. Ее образ не потускнел перед его глазами, но немного отдалился. Мысли о ней приходили теперь без боли. Осталась грусть. И немного обиды. Почему она исчезла из его жизни так внезапно, без последнего «прощай» или «прости»? Неужели не хватило сил хотя бы для одного письма?

Риордан признавался себе в том, что недооценил Ноа. Их полная любви ночь, когда до признания оставался лишь шаг. Планы на будущее и ее молчаливое одобрение в глазах. И вдруг, всего лишь спустя неделю — объятья и поцелуи с Жаневеном, слезы прощания и сердечные порывы. Как могла произойти такая перемена? Или с ее стороны роман с ним, Риорданом, был всего лишь игрой? Хладнокровной ставкой, которая в результате не сыграла, потому что игрок оказался не столь хладнокровен, как того требовала ситуация?

Он размышлял об этом и тут же сам начинал себе возражать.

«Ты написал ей письмо о разрыве», — напоминал он себе. — «Это было твое решение, которое ей пришлось принять. И да, ты оказался прав — юношеская любовь никуда не делась. Одного свидания с Жаневеном хватило, чтобы их чувства вспыхнули вновь. И зачем ей тебе писать после всего этого? Приносить извинения? Так ты же простил ее в письме и недвусмысленно об этом сказал. Ноа, судя по всему, не желает лгать ни себе, ни ему, Риордану. А переписка, которая в результате ни к чему не ведет, это и есть ложь. Правду ты знаешь, просто все еще не можешь ее принять».

Когда он в пятницу получил очередное прошение Жаневена на субботний выходной, то лишь грустно усмехнулся и сказал себе:

«Ну, что? Убедился? Эти двое заняты друг другом. Им до тебя уже нет дела. И тебе не должно быть дела до них. Переверни эту страницу. Вот и все».

Но в понедельник, когда они столкнулись на тренировочном плаце, Риордан отметил для себя, что Жаневен совсем не выглядит счастливым любовником. У парня был откровенно потерянный вид. После того, как у него в третий раз подряд выбили оружие в тренировочном бою, Тамур устроил ему разнос и отстранил от занятия. Весь день Жаневену предстояло отрабатывать проходы и выпады на манекене.

«Ноа продолжает его мучить», — с невольным злорадством констатировал Риордан. — «Вот она любовь. Взлеты и падения. Счастье и мука. И все в ее глазах. Погоди, ты же сам недавно выглядел так же! Боги! Какое же я представлял жалкое зрелище! Зато теперь я выздоровел. Вся любовная хворь досталась бедняге-Жаневену. Так что к делу, Бесноватый! Впереди твой последний выход на Парапет. И ты не должен запороть свою историю».

В понедельник он принял из рук Гадны ключи от своего дома и на месяц простился с родным кровом. Он дружески обнялся со слугами и пожелал им успехов в новой жизни. Кухарка и горничная разревелись, да и у мужчин, включая Риордана глаза тоже были на мокром месте. С собой в Академию Риордан взял лишь несколько комплектов белья и дюжину белых сорочек с открытым воротом, в которых любил выходить на тренировки.

За сохранность имущества он мог не беспокоиться. Когда он запирал за собой входную калитку, перед ней уже заняли пост два человека Дертина в полном вооружении.

Демон и Хризантема были определены в общую конюшню. Риордан нашел время навестить своих лошадей и покормить обоих с руки только что купленным говяжьим рубцом.

На этом с прежней жизнью было на время покончено. Академия ушла на карантин, и Риордан вместе со всеми своими воинами на месяц остался за ее кованым забором.

В первый же день карантина он устроил всем парням изнурительную тренировку по скоростной работе ног и перемещениям. Для этого на центральном плацу прочертили коридор, в точности повторявший геометрию Парапета Доблести. Поединщикам нужно было маневрировать, уходя от соприкосновения с противником, и не дать загнать себя в угол.

Риордан наравне с остальными отрабатывал заход за переднюю ногу, круговой шаг и уклоны со смещением с линии атаки. Сегодня он вспотел настолько, что пришлось скинуть с плеч мокрую рубаху. Капли пота стекали по его обнаженному торсу, придавая телу дополнительный рельеф. Он знал, что сбросил весь лишний жир, и теперь на его руках мышцы напоминают тугие струны. Галерея зрителей наперебой восхищалась формой Бесноватого.

— Вы посмотрите! Я вижу, как перекатываются его мускулы под кожей! Все до единого вижу! — вопил кто-то с трибун.

— Ура Бесноватому! — гаркнули сразу несколько человек и клич подхватила вся Галерея.

Поединщики улыбались зрителям и салютовали им оружием.

— Я в порядке? — с довольным видом спросил Риордан у подошедшего к нему Скиндара.

— В порядке, — ответил капрал. — Отойдем в сторону, чтобы нас не слышали. Хорошо двигаешься, мой мальчик, твои связки еще на что-то годны. Позвоночник тоже вроде гнется, как надо. Но все же давай уведем тебя от лидеров Братства. Мастер Бишоп наверняка поставит О-ронга первым в расчете на то, что ты откроешь войну с нашей стороны. Он хочет поймать тебя на «рогрейна». Стало быть, двух других элитных бойцов, Айнора и Фрегонура, Бишоп оставит под конец, чтобы достойно закончить раунд. Так что без колебаний пишем тебя пятым по счету. Выскочишь на среднего поединщика, уработаешь его и тем самым выполнишь условие договора. На второй тур ты не выйдешь. А с их звездами пускай разберутся Тамур, Альтаран или Отблеск. Теперь это их задача, а не твоя.

— Так я в порядке? — с нажимом повторил Риордан. — Или нет?

— Да, в порядке. в порядке, — со злинкой в голосе бросил Скиндар. — Но те парни тоже в порядке. В полном порядке. Вот, в чем штука, Риордан.

За следующую неделю они сломали немало копий о список бойцов, еще не зная, что придет восьмой день карантина, и все будет поставлено с ног на голову. Их планы и построения впору будет выкинуть в корзину, потому что жуткая реальность поставит перед ними совсем другой вопрос. Этот вопрос также коснется Мастера войны, и он будет заключаться не в том, каким по счете Риордану выходить на Парапет, а том — жить ему или умереть.

На восьмой день карантина, примерно в обеденное время, перед главными воротами Академии остановилась карета. Судя по слою пыли на ней, экипаж прибыл издалека. По внешней отделке кареты каждый овергорец многое может сказать о ее владельце: к какому принадлежит сословию, богат или беден, а также какое занимает положение в обществе. Даже то, как она останавливалась имело значение. Экипаж, что подъехал сегодня к Академии и полностью перегородил к ней дорогу, судя по виртуозной работе каретных мастеров, был собственностью человека очень знатного рода.

Из кареты вышел высокий худой человек и подошел к стражникам. Длинные седые волосы делали его голову, похожей на львиную гриву. Ему было уже немало лет, но поступь его была легка, а огненный взгляд прожигал человека насквозь.

По трибунам Галереи волной шепота пронеслось его имя. Оно произносилось с благоговейным ужасом. Два молодых стражника преградили ему путь, но из караулки уже бежал седобородый ветеран и отчаянно махал молодым солдатам рукой.

— Пропустить! — крикнул ветеран. — Не чинить препятствий!

— Так карантин же…

— Дайте дорогу, я сказал!

Высокий старик шел по двору Академии, и полы его дорожного плаща развевались за ним, как знамя. Несколько человек из прислуги узнало его. Люди застывали на месте, когда он проходил мимо. На него смотрели, как на призрака, к которому на время вернулась человеческая плоть.

— Где Риордан? — обратился он к первому попавшемуся во дворе человеку.

Этим человеком оказался Злой. Этот не боялся никого, даже демонов ада. Наоборот, адские демоны остерегались Злого.

— Наверху, в учебной части. У Скиндара, — робко ответил Злой седому вельможе.

Риордан и Скиндар сидели за столом и обсуждали распорядок завтрашнего дня, когда дверь распахнулась, и на пороге выросла знакомая им обоим фигура. Два первых человека Академии живо вскочили с мест и по привычке вытянулись по стойке «смирно».